Мария КАРМЕЛЬ

Красноярск

     Родилась в селе Ново-Александровке Уярского района Красноярского края. После окончания Красноярского Государственного педагогического института более 30 лет работала учителем русского языка и литературы лет. Серьёзно начала писать в 90 –е годы, печаталась в газетах Канска.

СЛИВЫ

- Ребята,- обратилась Вера Семёновна к «второклашкам»,- сегодня мы с вами познакомимся с рассказом Льва Николаевича Толстого «Сливы».
     Учительница старательно с выражением прочитала притихшим детям «воспитательный» рассказ писателя и педагога. Нина-отличница тут же взметнула руку и попросилась пересказать текст, Вера Семёновна кивком головы поощрила старательного ребёнка.
     «Почему все засмеялись?»- недоумевал на последней парте Лёха, но Нина уже «строчила, как из пулемёта», и Лёха побоялся, как бы над ним не засмеялись.
     «Что такое «сочла»?- в который раз склонялся Стёпка к учебнику.
     Домашнее задание было творческим: написать маленький рассказ, который помогает человеку воспитывать в себе хорошие качества характера.
     Вечером Стёпка крутился около матери, которая торопилась погладить платье, приготовить ужин, выучить с сыном уроки, надеть платье и сходить с папой в гости к тёте Лене и дяде Саше.
- Мам, ты когда-нибудь «сочла» сливы?- осмелел ребёнок.
- Какие сливы? Какие «сочла»?- нервничала мама, на ходу застёгивая капризный замок браслета.
- Ну, у Толстого, там «мама сочла сливы»,- пояснил сын.
- А, так это сосчитала,- озарилась мама.
     Отец пришёл с работы, потрепал сына по плечу, наклонился и привычно поцеловал в макушку, и они с мамой ушли в гости.
- Дружок,- напоследок напутствовала мама,- ты уж уроки сегодня сам, ладно… Она просительно заглядывала ему в глаза.
- Да вон Миху пусть пригласит,- подсказал папа,- вместе они задачки и порешают.
     Через неделю Вера Семёновна открыла тетрадь ученика 2 класса Усова Степана и прочла: «Сливы.
     На моё деньрождение мама купила сливы и пиво. Сливы отдала нам с Михой, а пиво поставила в холодильник до прихода папы. Эти блин сливы оказались кислятиной ужастной. Мы с Михой им поабкусовали боки, а остатки популяли с балкона в Шарика, это, наверно, Миха притащил бутылку с пивом. Плохо я помню. Плохо мне было. И почему мама не сочла бутылки с пивом?»

РАЗНОЦВЕТНЫЕ ЛОШАДКИ

     Вовка ждал мамку. Она всё не шла. Уже тусклый фонарь зажгли возле пятого дома, он немного раздвигал тьму, очерчивал круг, куда страхи боялись войти. Мальчик не включал свет: как бы не проснулся младший брат Славка, знал, что не очень крепок сон братишки, которого он покормил сухой китайской лапшой. Кипяток добыть трудно – нужно топить печь. Мамка не разрешает – ещё наделают пожара.
      Мальчишка потоптался у окна, тьма уже не пугала, с фонарём там даже светлее, чем в комнате. На противоположной стороне улицы в маленьких одноэтажных домиках тоже стали вспыхивать окна или светиться мертвенным голубым светом телеэкранов. Вовка смотрел на них, как на рождественские открытки: они были бесконечно уютны. Много часов мальчик провёл в ожидании мамки – много фантазий приходило в детскую голову про живущих в такой красоте.
      А они с мамкой и Славкой живут в двухэтажном бараке, почерневшем от дождей и детских слёз.
      Залаяла собака. Вовка видит её из окна: чёрная с белыми пятнами – это ничейный Валет брешет на кого попало. Кто-то идёт по скрипучей лестнице. Идёт, идёт – без конца. Мамка! Мамка пьяная, добрая, хихикает невпопад – гулять отпустит!
     У таких мамок со стылыми серыми лицами рождаются дети в домах, накренившихся над загаженным пустырём, в которых не было никаких удобств, кроме печки. Но сами дома и их обитатели стойко цеплялись за эту жизнь, даже воздух, никакому ветру не дававшийся, спёртый, вялый, затхлый льнул к жильцам. Он пропах болезнями, вздохами, дымом, и потом, вонью немытых тел, мочой детских горшков и скользкой тяжестью плевков. Ребятишек всегда тянуло в чистенькие, ухоженные кварталы с цветниками и качелями во дворах, с заревом витринных огней, с куполами церквей, с детскими забавами и радостями.
     Вовке достались старые соседские санки с обломанными реечками жёлтого и голубого цвета, на которых он отчаянно катался с сугробов, наметённых в переулке. Санками делился Ромка, ему было уже 12, он был старше Вовки на два года.

     Мальчишки как всегда вскарабкались на горку, с ветерком соскользнули вниз, к ним уже бежала знакомая детвора из соседних квартир и домов. Старшие уже насобирали окурков и курили у подножия горки. Вовка боялся курить так открыто, манил Ромку в дальний переулок. В переулке стоял одноэтажный домик, Вовка много дней наблюдал, как его строили, потом интерес к стройке пропал, и он даже прозевал тот момент, когда и кто туда поселился.
- Ну чё, зажигалка есть? – торопил старший.
- Ща, тока пальцы согрею, - отозвался Вовка.
- Слышь, пацаны щас в подвале «пыхать» будут. Пойдём, попробуем, - звал Ромка.
- У меня денег нет, - сожалел Вовка.
- Дадут, не боись, Юрик не жадный, они уже всё купили, - искушал сосед.
     Мальчишки вошли в переулок и заметили, что снегу уже намело выше штакетника, и теперь запросто можно пройти к самым окнам одноэтажного домика, который стоял напротив их барака. Они не сговариваясь, как по волшебному лучику поползли по светлому пятну, льющемуся из окна.
     Штору ещё не задёрнули. В маленькой комнатке за столом, придвинутом к самому окошку, сидела девочка. Низко склонившись над столом, она рисовала. По столу раскатились цветные карандаши, и стояла тарелочка с пирожками. Два пирожка, мальчишки даже потянули носом воздух, Вовке казалось, что он ощутил запах выпечки: в школьной столовой часто пекли пирожки.
     Мальчишки переглянулись. Может где-то на уроке литературы или по телевизору они слышали слово «уют», но к их жилищам и жилью их друзей это слово не подходило.
     Счастливая судьба – сидеть в тихой комнате среди тёплых чистых вещей, когда печь дарит тебе не только пироги и тепло, но и надежду, что твоё детство состоится.
     Друзья переступали с ноги на ногу, и, избавляясь от наваждения, от недосягаемости нормальной жизни, пульнули снегом в окно, и дай Бог ноги.
     Пацаны сплюнули, грязно выругались в адрес тёплого милого окна, Вовка нёс в памяти рисунок девочки: лошадка, яркая, таких он видел на карусели в кино.
     «Пыхал» Вовка дольше и отчаяннее всех, уже перед глазами стучал золочёными копытцами целый табун разноцветных лошадок, уже они весёлым хороводом кружились, всё ускоряя темп, вокруг мальчишки, вовлекая в вихрь, как в воронку, его сознание, его жизнь…
     «Скорая» приехала поздно. Мамка размазывала слёзы по грязным щекам. Мамка, мамка, он хотел такой малости – детства.

РАБОТА СО СЛОВАРЁМ

      Третий день синяк под моим левым глазом живёт своей жизнью: сначала по опухали разлилось кровавое озеро, назавтра с берегов оно посинело, а сегодня, представьте себе, желтеет на глазах, превращаясь в пустыню.
     Спросите, откуда такой «подарок»? Да за работу со словарём!
     Каждое лето хоть на выходные мы выбираемся всей семьёй в деревню к родственникам. Желая получить всё и сразу, мы на берегу озера затеваем одновременно пикник, рыбалку и купание.
     В этом году наша вылазка пришлась на июнь. Большой компанией мы придирчиво выбираем место, местные мальчишки снисходительно посмеиваются над нашим всеохватным, но неумелым отдыхом. Они-то уверенно ныряли с мостков, плавали наперегонки до посинения, потом отогревались у костра.
     Наша компания расположилась неподалёку, а я побежал к пацанам, желая влиться в незатейливую возню. Вот и я плюхнулся в воду, уж как мог. Пацаны молча приняли меня в своё братство.
      Не успел я насладиться первым купанием, как внезапно появился смуглый мальчуган, он с разбегу ловко оттолкнулся узкими ступнями от мостков, «бронзовое» тело вытянулось стрелой и из невидимого лука выстрелило на несколько метров вперёд, пропав на несколько секунд под водой. Когда мальчик вынырнул, никто, кроме меня, не восхитился его совершенством, наоборот, мальчишки стали плескать на него водой и топить. Его тёмная голова надолго пропадала под водой. Я боялся, что он захлебнётся, беспомощно оглянулся на наш бивак и кинулся защищать пацана. Вот тут-то мне и «нарисовали» синяк.
      По дороге с озера родственники мне рассказали, что «бронзовый мальчик» -- узбек, они с матерью торгуют на рынке, а мой обидчик – брат похороненного на деревенском погосте солдата, который погиб в Чечне. Для младшего брата теперь все люди со смуглой кожей – враги.
     Уже дома папа открыл мне словарь. «Толерантность»,- прочитал я.
     Я не жалею о жестоком уроке, ведь мне тоже когда-то из маленькой семейной гавани выходить в большой мир людей. Как бы мне не потеряться в огромном океане, имя которому Человечество.