Наталья САМОДЕЛКИНА
Красноярск
Родилась в 1953 году в селе Ново-Александровка Уярского района Красноярского края. После окончания филологического факультета Красноярского государственного педагогического института отработала более 30 лет в школе. Публиковала стихи и рассказы под псевдонимом Мария Кармель. Публикуемая ниже работа стала финалистом конкурса «Русский Stil-2010» (Германия) в номинации «Нашим детям» (проза).
АХ, ЛЕТО КРАСНОЕ…
Странички из дневника Лизы Калитиной
Дочери Валерии Кадетовой посвящаю
10 июня
Долго-долго этой весной в нашем саду набухали почки, наконец лопнули и, распрямляя измятые лепестки, расцвели. Я даже боялась дышать, рассматривая эту хрупкую красоту.
Сегодня мы впервые остаёмся ночевать на даче. Я окончила 10-й класс.
15 июня
Моя светёлка, как и полагается, на втором этаже. Звенящая комариная скука. Я пробую проникнуться прелестями родной природы, слиться с ней, ощутить себя частью её.
От ночных раскатов грома я сначала вздрагиваю, потом пытаюсь наполниться радостью от вспышек небесного огня и… трусливо прячусь под одеяло.
16 июня
Утром решаюсь обследовать окрестности и резво бегу в сторону поляны, которую сверстники облюбовали и используют как стадион. Мчусь легче ветра по тропинке, а навстречу мне пёс. Я кричала, по меньшей мере, на октаву выше Витаса, успела развернуться и летела назад быстрее кенийских скороходов.
Упала у родного забора.
Пёс, вывалив язык, презрительно мазнул по мне разбойничьим глазом и отправился вдоль улицы по своим собачьим делам. Я пожалела, что не взяла с собой кошелёк: жизни всё-таки жалко…
Посрамлённая, присела под смородиновым кустом и увидела белый пушистый комочек. Котёнок спал в холодке. Такой трогательный, беззащитный, но подозреваю, что чей-то.
Обласкав зверюшку, замечаю за соседским забором яркий сарафан — вероятно, хозяйки. Женщина маминого возраста, рассмотрев через щель котёнка, с сожалением отказывается от моей находки. Я решаю: если хозяин будет искать, то, несомненно, мы котёнка вернём, а пока мы с Масяней прикидываемся глуховатыми, потом несколько приболевшими, потому что папа уже который раз просительно произносит:
— Быстроножка, добеги до ельника.
Мой родитель, заложник здорового крестьянского труда, начинает возню с самоваром. Ему иногда чудом удаётся вскипятить воду в этом древнем сосуде по задумке конструктора, но чаще, распугав комаров чадящей посудиной, он халтурит и суёт туда кипятильник.
Но сегодня он не сдаётся:
— Еловых шишек бы…
Наливаю котёнку молока, натягиваю джинсы и…
21 июня
«Добеги до ельника» — это сильно сказано. На самом деле весь ельник — это три ёлки у забора заброшенной дачи раскидывают свои шишки всем желающим.
Я вприпрыжку, размахивая корзиной, бегу «до ельника», сожалея на ходу о неудавшейся жизни на даче и вопиющем нарушении «прав ребёнка» моими родителями. Эх, плыть бы мне сейчас на белом теплоходе по лазурным волнам Средиземного моря, а не идти в лес за подснежниками, то есть за шишками. Там, вероятно, лучшие парни в мире… А я — в белых шортах, да, да, непременно в белых шортах…
Внезапно корзинка моя перестаёт быть маятником, и я останавливаюсь вместе с ней.
— Почему в вашей корзинке нет яблока? — нагло вопрошает меня какой-то хулиган, по-хозяйски заглядывая в мою плетёнку.— Я бы сейчас положил туда свой табак, и пошли бы мы куда глаза глядят, ведь не разбивали мы никакой синей чашки.
— Голубой… Голубой чашки. И складывать всё нужно в походную сумку, не забыть нож, спички, булку. Что же вы так недобросовестно конспектировали Гайдара? — наконец осмелела я.
Парень рассмеялся. Теперь я его рассмотрела. Совсем не хулиган. Темноволосый, кареглазый крепыш хохотал, доверчиво раскрыв рот. Жаль, что до шишек было ещё метров пять.
Он не только собирал шишки, но и бесконечно меня расспрашивал. Я не выдала ни тайны шишек, ни наличия Масяни, ни номера родной школы.
Всё-таки я попала в родную калитку; надеюсь, что при прощании спина моя была безукоризненно прямой.
Как хорошо, что я была не в шортах: эти царапины и синяк во всю левую коленку…
23 июня
Что-то я часто посматриваю на калитку.
24 июня
На калитку я что-то посматриваю часто.
25 июня
Сегодня с родителями ходили на Кан. Залюбовались мальчишкой, лет двенадцати. Бронзовый, грациозный, будто вылеплен из пластилина, он нырял и плавал, как Ихтиандр.
Папа непременно нарисует «бронзового мальчика». Моему отцу-доктору дан дар увековечивать быстротечность мира в акварелях.
Не спеша идём домой. Из многих домов доносится громкий говор и смех. Люди общаются, вместе гуляют, а мы даже соседей по даче не знаем, только при редких встречах вежливо здороваемся.
— Гуляет народ,— замечает папа.
— Мы тоже гуляем,— отзывается мама.
Я не даю себя запутать:
— Папа, а что, мы не народ?
— Народ,— соглашается отец.
Мама улыбается:
— А что, Лиза, странно, верно: если не пьёшь водку с народом, так ты уже и не народ.
Моя мама — педагог. Я уже знаю про социальные страты, пласты культуры, уровень образования. Мы и в городе замкнуто живём.
Напрасно я смотрю на калитку.
28 июня
Чувствуется, что родители отдохнули от работы, городской суеты и устали от крестьянского труда. Мама как-то охладела к грядкам, папа задвинул куда-то дедов самовар. Дом притих накануне перемен. Мы с Масяней затаились: неужто начнут пить водку с соседями?
Оказалось, кризис наступил не только в нашей семье: вечером подъехали Светлана Анатольевна и Игорь Петрович (друзья родителей).
— Мария Викторовна,— закричал ещё от калитки Игорь Петрович,— что, овощ-то прёт?
— Прёт, холера,— отозвался радостно врач, применив наконец хоть один профессиональный термин за недели дачного одичания.
Они привезли ведёрко карасей и тишину другого дачного посёлка. Мне вручили рыбный подарок и, как всегда, удивились, что дети растут.
Я залила рыбу холодной водой. Живучие караси вмиг оправились в родной стихии, некоторые даже пустились плавать. Вот их-то я и отнесла в водоёмчик.
Гидросооружение наше крошечное, что-то метра два в диаметре. Узенький бетонированный бортик и дорожка-змейка. Вплотную к бортику водная радость засажена кустиками земляники. В жару я отчаянно погружалась в нагретую солнышком воду, а в награду получала великолепные сочные ягоды, которые могла срывать прямо губами.
Карасики, благодарно вильнув хвостами, ушли в глубь акватории. Взрослые ужинали на веранде. Светлана Анатольевна, донская казачка, рассказывала, что если тихонько сидеть в политом винограднике ранним утром, услышишь, как «пьёт» воду лоза, наполняя упругие грозди влагой к тому времени, когда начнёт нещадно палить донское солнце.
Удивительные люди эти взрослые. Ведь я знаю, что было в их жизни всё: общежития, зачёты-экзамены, качалки-пелёнки, детские хвори, безденежье,— а как измученной душе умеют дать отдых.
«Бери от жизни всё» — это обман. Бери избранно, душа не помойка.
29 июня
Я пробую не проспать утреннюю зарю, но просыпаю. Когда солнечный луч уже не крадётся в щель в занавесках, а вовсю заливает мою келью, я, зевая, отворяю окно и… затворяю уста.
На стадионе двое мужчин.
— Марш! — кричит один и щёлкает секундомером.
Второй выпрямился, шаг — напряжённо, как «до» первой октавы, и бегло и легко, не делая пауз, как при быстрейшей фортепьянной терции tremolo, набирая темп, стал удаляться от старта и становиться мне ближе. Я почувствовала напряжение его мышц, воли, как будто сама выталкивала диафрагмой воздух, и моя гортань, послушная и раскрепощённая, точно посылала струю воздуха далеко вперёд, к финишу, к последним рядам зрительного зала. Наши тела жили одним ритмом, одним дыханием… но вот музыка стихла, мозаика распалась на отдельные фрагменты, я видела, как он шёл, вероятно, к отцу, выдыхая ртом, и моя диафрагма повторяла частоту его дыхания, а его мышцы пели под аккомпанемент моей беззвучной песни.
Мистика какая-то…
30 июня
А папа, папа-то теперь утром не просто руками помашет, стан склонит до земли, а ещё и бегать сподобился, сердечный.
Мама угостила соседку миндалём. Соседка рассказала маме о даче, где держат корову.
Хорошо, что у Масяни будет парное молоко, плохо, что его заставят пить и меня.
2 июля
Худшие опасения мои сбылись: мама придумала вечерами пить парное молоко в беседке. Что же молчит папа? Он ведь знает, что вечером лучше пить кефир.
— Это прозаично, сплошная физиология,— не дала мама раскрыть папе рта.— Что разумного в том, что уже в трусах или ночной сорочке человечество, досматривая или дочитывая детектив, глотает впопыхах свой кефир и ныряет в постель? А пить вечером парное молоко можно пригласить друзей, соседей. Маленькое, короткое, но общение.
— По-моему, придёт одна Масяня,— дёрнул меня кто-то за язык.
3 июля
Я виновата перед мамой. Ей-богу, как только первые петухи закричали на дачах, я уже наводила порядок в беседке. Когда мама проснулась, я уже вымыла пол, разложила незабудки по краю тарелки и снова нырнула в постель.
Проснулась от осторожных маминых шагов: на столике у кровати стояла тарелка первой земляники.
5 июля
Мне всегда было хорошо с моими родителями: у меня всегда была возможность высказаться перед ними, разделить свою мысль, проверить чужим умом или опытом какое-нибудь тёмное пятно в жизни, туманное явление, загадку.
Но с некоторых пор я всё чаще вспоминаю слова Алисы: «Видите ли… Видите ли, сэр, я просто не знаю, кто я сейчас такая. Нет, я, конечно, примерно знаю, кто такая я была утром, когда встала, но с тех пор я всё время то такая, то сякая,— словом, какая-то не такая».
7 июля
День Ивана Купалы. Обливаются все: люди, собаки, заборы… Я бы, пожалуй, бросила в Кан венок из полевых цветов.
10 июля
Нечего хандрить! Едва проснувшись, нажимаю клавишу магнитофона, из динамика полилась слащавая индийская музыка. Вспомнила: это мы с Оксаной озвучивали реферат об индийской культуре. Приподняла исходящий рахат-лукумом аппарат, сдёрнула скатерть со стола, повязала её вокруг бёдер, пыталась рассмотреть себя в пятнадцатисантиметровом зеркале: обозрела по частям и пришла к выводу, что выгляжу очень даже по-индийски. Освободила эмалированный кувшин от пионов, водрузила сосуд с водой на темечко и, стараясь попасть в такт, от двери пошла к лестнице, придерживая кувшин рукой. Медленно опуская руки, выделывая бёдрами замысловатые кренделя, стала спускаться по крутым ступенькам. Я уже почти достигла середины пути, почти вспомнила движения индийских крутобёдрых танцовщиц, почти уже не держала кувшин, уже и пальцы мои пытались что-то изобразить из хитроумных невербальных индийских знаков, но тут мама открыла дверь, и Маська стрелой влетела и вцепилась в кисти скатерти... Кувшин, гремя и извергая воду, устремился к ногам мамы. Мама сумела только вздохнуть, папа, появившийся моментально, быстро понял, что я не упала, и, выйдя за дверь, кому-то устало сообщил:
— Пустяки, дочь регулировала шейно-тонический рефлекс.
12 июля
Всю ночь дождь пел мне свою колыбельную, но утром солнышко снова сияло на небосводе — сушило умытое личико земли.
Ближе к вечеру, когда папа уже собрался за молоком, мама, немного смущаясь, сказала:
— Лиза, ты, конечно, будешь смеяться, но сегодня у нас будут гости, и они придут к нам на парное молоко…
Я пожала плечами.
— Дело в том,— мучилась мама,— что это будут наши соседи…с сыном. А их сын…
— Александр Македонский,— выпалила я.
— Александр, но не Македонский,— увереннее вводила меня в курс дела родительница.— Он окончил университет и уезжает на стажировку в Германию, последний месяц дома. Это с ним папа по утрам бегает…
Я даже не собирала морщинки на лбу, я и так всё поняла. Жаль, что он видел меня испуганной пташкой, завёрнутой в нелепую скатерть, судорожно вцепившейся в перила.
А вот если бы он вошёл, а я, вся такая шоколадная, гуттаперчевая, спускаюсь с золотым кувшином на голове, покачивая бёдрами, звеня браслетами…
— Оденься поприличнее,— напомнила мама.
— А он что там, в смокинге? — ехидничала я.
Но всё-таки начала одеваться поприличнее: разыскала беленькую маечку и влезла в видавшие виды джинсы, ещё плохо сознавая, что будущая мировая знаменитость в нашей ветхой беседке пьёт молоко.
Было уже прохладно, но за ветровкой возвращаться не хотелось. Я надеялась быстренько совершить ритуал и юркнуть в постель с книгой.
Беседка уютно светилась в наступающих сумерках. Компания расселась по половому признаку. Лицом ко мне сидели мужчины и из глиняных кружек тянули молоко, которое уже давно не было парным. Беседа их едва теплилась, а после очередного глотка прерывалась совсем; они, вероятно, недоумевали, почему в такой прекрасный летний вечер в их глиняных кружках не пиво, а какая-то сомнительная белая жидкость. Женщины оказались мудрее. Молоко — это так, кружки можно поставить на стол, потому что в их оживлённой беседе, где они поочерёдно делились то рецептами засолки помидоров, то проблемами воспитания детей, руки были им так необходимы.
Последний солнечный луч ласково прикоснулся к моей руке и, пожелав мне счастья, передал Александру. Я почувствовала тепло, как во сне пошла к источнику и увидела его глаза…
— Наш ребёнок,— недолго мучился папа.
Земля предательски стала уходить из-под ног, я схватилась за огромную спасительную кружку, которой хотела прикрыться, как щитом. Растерявшись, из-под опущенных ресниц я бросила взгляд на виновника своего нелепого состояния, но он не смотрел на меня — он просто пил молоко. А я тонула в белой прохладе.
— Спокойной ночи,— тихонько сказала я и пошла к дому.
И всё-таки я была застигнута врасплох; мне казалось, что я перестала смотреть на калитку…
Свернувшись калачиком, согревалась я под одеялом. Моё сердечко радостно и взволнованно лепетало и жаловалось: «хулиган» вытеснял все мысли и чувства…
Так вот как это бывает: текла моя жизнь, как вода по мрамору, не замутившись, и вдруг упала в водопад, и не было сил бороться…
Канск, июнь 2003