Николай ЕРЁМИН

Красноярск

     Николай Николаевич Ерёмин родился 26 июля 1943 года в городе Свободном Амурской области. Окончил медицинский институт в Красноярске и Литературный имени А. М. Горького в Москве. Член Союза российских писателей. Лауреат премии «Хинган». Автор книг прозы: «Мифы про Абаканск», «Компромат», «Харакири»,— а также поэтических, изданных недавно: «Идея фикс», «Лунная ночь», «Поэт в законе», «Гусляр», «О тебе и обо мне», «На склоне лет» и др. Автор проектов и редактор нескольких серий литературных альманахов и антологий, изданных в Красноярске. Среди них: «Поэты Енисея», «Поэтессы Енисея», «День поэзии Красноярского края-2004» и др.

Я — ПАМЯТНИК

Рассказ

     Вот и сбылась моя мечта: узнать, есть ли жизнь после смерти.
     Оказывается, есть!
     Но не для всех.

     Когда я умер в 2001 году, прожив, к моему великому сожалению, всего один годик в желанном XXI веке, собралась администрация нашего прекрасного сибирского города Абаканска и выработала программу по увековечиванию меня, писателя с мировым именем. По пунктам:
     1. Реставрировать мой домик в деревне, где я родился и трудился, и сделать из него филиал литературного музея.
     2. Ввести мои произведения в школьную программу в рамках так называемого регионального компонента.
     3. Поставить мне памятник в полный рост на площади около КИЦа — культурно-исторического центра.

     Скульптор Краснов и архитектор Авторханов изготовили памятник в кратчайшие сроки.
     И вот стою я, гранитный, на постаменте из саянского мрамора, устремив свой взор на енисейские просторы и Саянские горы. Стою, а боковым зрением наблюдаю, как в КИЦе мероприятия всякие проводятся.
     Дело в том, что душа моя после предания тела земле, полетав в небесах, совсем не случайно переселилась в памятник, а точнее — в компьютерное устройство, так называемый искусственный интеллект, разработанный моим давним другом академиком Мешалкиным.
     Да, создал он, как говорили марксисты, материальную базу для идеальной надстройки — и душа моя возрадовалась.
     И теперь по ночам, когда никого нет на площади, пытаюсь я шевелить руками и ногами — и у меня получается!
     Скоро ходить начну…

      Десять лет пролетели с моей кончины, как десять мгновений. А я — вот он, живее всех живых. Школьники изучают жизнь мою и произведения на уроках литературы. Туристы в моём деревенском домике слушают экскурсовода, как я работал в нём после войны над созданием нетленных повестей и рассказов и как жена моя, великая труженица, по восемь раз каждую страничку на пишущей машинке перепечатывала, разбирая мой ужасный почерк.

     А я стою над площадью, смотрю на широченный телевизионный экран, где идёт передача о перспективах клонирования великих людей из любой биологической клетки их организма, и думаю: неужели придёт время — и я воскресну во плоти как ни в чём не бывало?

     Думаю таким образом и наблюдаю, как к банкетному залу КИЦа шикарные машины подъезжают. Как дверцы «мерседеса» распахиваются — и выходит из него жена моя, вдова то есть, в замечательном платье цвета морской волны, с блёстками из горного хрусталя, и в коляску садится. А красивые люди, вип-персоны, с пышными букетами цветов в руках следуют за коляской по коридору, увешанному разноцветными гирляндами воздушных шаров,— вперёд, к накрытым изысканными яствами столикам и эстраде, чтобы отметить её 90-летний юбилей. А вокруг — фотокорреспонденты и телевизионщики снимают, снимают, переводя объективы то на шествие, то на меня — на памятник то есть…

     И ведущая торжества в микрофон поздравляет Елену Петровну Сибирякову, мою верную помощницу и спутницу сначала по фронтовым, а потом и по мирным житейским и писательским дорогам,— со славным юбилеем.
     Трудно, ох как трудно быть женой такого великого писателя, как я, и нести бремя славы, да ничего не поделаешь — приходится быть и сильной, и выносливой.

     Вот и сегодня три часа без перерыва слушала она, как наши многочисленные друзья и поклонники хвалят то её, то меня наперебой, подарки преподносят, цветы, картины, книги…
     Хвалят, тосты провозглашают, выпивают — и снова хвалят.
     И мне это всё хорошо слышно и видно по прямой трансляции на телевизионный экран. И как певицы очаровательные Тараян и Лепешинская ангельскими голосами, одна по-итальянски, другая по-французски, арии из опер в честь моей Елены исполняют… И как вице-мэр обещает мемориальную доску на доме, где мы сорок лет душа в душу прожили, установить.
— Сделаем так, чтобы вышла наша уважаемая Елена Петровна во двор вечерком, присела бы на скамеечку — напротив мемориальной доски с изображением лица её великого мужа — и побеседовала бы с ним мысленно, припоминая всё то, что было хорошего. А хорошего… Много хорошего было, до ста лет вспоминать хватит! Это её желание, а желание юбиляра для нас закон.

     Выступают таким образом гости на банкете.
     А издатель Прохоренко обещает переиздать все пятнадцать томов моего собрания сочинений и девять книг, которые написала жена моя, в лучшем виде.
— Пусть новое поколение читателей,— восклицает он,— знает, как их отцы и матери, дедушки и бабушки боролись и побеждали во имя лучшей жизни на земле, чтобы нынешние молодые люди чувствовали себя счастливыми!
     Заканчивает официальную часть речи, подсаживается за столик к моей Елене и предлагает кругленькую сумму за то, чтобы она уступила ему свои и мои авторские права.
— Ах, Елена Петровна! Вы так хорошо выглядите, что я ни за что не дал бы вам девяносто!
— А я бы и не взяла! — шутит вдова моя и улыбается льстивому, но приятному комплименту.
     А издатель, захмелевший от коньяка «Арарат» и радужных перспектив, продолжает:
— О, если бы вы знали, как я люблю ваше творчество! Какое я испытываю наслаждение, перечитывая ваши произведения! Да будь ваша воля, я бы хоть сейчас женился на вас — и на руках носил!
— Надеюсь, любовь ваша чисто платоническая? — кокетничает Елена.
— Конечно! Платоническая! Платон мне друг, но истина дороже! Чисто духовная, душевная… И вы должны вдохновиться моей любовью и написать нечто необыкновенное. А я должен это издать!

     Тут уж я не выдержал. Пошевелил каменными руками и ногами, сошёл с мраморного пьедестала и направился в банкетный зал…

     И замерла праздничная праздная публика в изумлении, глядя, как я иду к банкетным столикам мимо оторопевших охранников…
     Иду и то разноцветные воздушные шары, то гирлянды сжимаю между ладонями — только выстрелы и взрывы, как на фронте, справа и слева раздаются…
      И подошёл я к издателю, и протянул свою каменную десницу, и крепко стиснул длань его правой руки со словами:
— Благословляю! Желаю удачи! Будьте счастливы!

     Покраснел издатель Прохоренко:
— Да я пошутил! Да я…

     А потом побелел, посинел, позеленел и, видя, что я всё крепче держу его, опустился перед женой моей, Еленой Прекрасной, как я величал её когда-то, и передо мною на колени и прошептал:
— Помилуйте, ради Бога!

Август 2010