Владимир ПРОНСКИЙ

Москва

     Член Союза писателей России. Автор нескольких книг прозы, публиковался во многих литературных журналах России.

ЦВЕТЁТ АКАЦИЯ

     Был день Святой Троицы, ранней в этом году.
     Утром Лилия ходила на праздничную литургию, а из храма отправилась помянуть мужа, и показалось ей, что вместе со Святым Духом в этот день сошёл с небес и её Сергей. Побывала на могилке одна — родных в городе N не имелось, а дочери не смогли приехать: младшая сдаёт экзамены в университете, а старшая живёт за границей — не очень-то выберешься. А она так ждала их, особенно младшую. Но не обиделась, потому что обе предупредили. Ну а раз уж так получилось, даже обрадовалась — захотела о многом поговорить с Сергеем наедине, посоветоваться, чтобы знать, как дальше жить. Ведь невозможно бесконечно угасать в одиночестве — год минул, пришла пора определяться. А то, если по-прежнему томиться одной, можно с ума сойти! Да, Лилия хотела и была готова многое услышать, но, положив к надгробию букет акаций и спросив: «Как же мне теперь быть, Серёженька?!» — ничего не услышала; наверное, от волнения и переживаний.
     Устав за долгий день, она возвращалась домой разбитая душой и телом. Поэтому и настроения никакого. Ещё более оно портилось оттого, что знала: где-то рядом ходит Игорь, весь последний год не оставлявший надежды сойтись с ней. «Не он ли из-за гаражей выглядывает?!» — подумала Лилия, но, подойдя поближе, пригляделась и поняла, что обозналась, приняв за него парнишку, прятавшегося от сверстников.
     Игоря она давно знала, даже работали в одном отделе, дружили семьями. Всегда он поглядывал по-особенному и, чего греха таить, нравился, потому что не мог не нравиться: высокий, чернобровый. Он так умел прожечь взглядом, что сердце сразу начинало трепетать и долго не успокаивалось. Особенно старательно оказывал внимание после своего развода. Когда же не стало Сергея, на второй день после его похорон притащился с предложением. Она тогда была в разобранном состоянии, не понимала, как жить, но и обижать грубым словом не хотела. «Вот пройдёт год, тогда и приходи!» — только и успела шепнуть, чтобы отвязался, боясь, что услышат приехавшие на похороны родственники. А более всего пугалась самого Сергея. Вдруг он каким-то невероятным образом узнает, что она, безумная, болтает? А она могла и не то сказануть, ничего не соображая от горя.
     Говорят, время лечит, но Лилия по-прежнему не могла побороть всё усиливающееся страдание, особенно когда вспоминался Сергей. Не мог не вспоминаться, если знала его почти с того дня, когда только-только приехала сюда. Это теперь город энергетиков зазеленел, укрылся деревьями, хотя старожилы — в основном приезжие, начинавшие с вагончиков,— помнили, как здесь когда-то было пустынно и неуютно. Румянцевы переселились немного позже, когда проложили проспект и несколько улиц. Приехали они из южного приморского города, начали работать на электростанции. С ними прибыла кареглазая дочь-старшеклассница, у которой даже имя было южное — Лилия, или просто Лиля. Она так не хотела уезжать от моря, так любила оставленную бабушку, что привезла в пластмассовой коробке саженец белой акации — любимого бабушкиного дерева.
     Переехали Румянцевы в конце марта, и саженец успел на юге налиться почками, но на новом месте весна по-настоящему не начиналась. Пришлось три недели держать его в вагончике и только после этого пересадить в грунт. А как пересадили — заморозки напугали. Чтобы спасти деревце, Лиля придумала для него защиту из рукава старого пальто, чуть ли не своим теплом согревала нежное создание. В ту пору и приметил младшую Румянцеву весёлый светловолосый шофёр, похожий на подростка, частенько проезжавший мимо. Но однажды остановился и поинтересовался Лилиным деревом, обещал привезти чернозёма. Обещание сдержал. Они подкормили саженец, но всё равно он трудно приживался, долго болел в новом климате. Лишь к концу лета окреп, начал обрастать ветвями, распушился. На следующий год его и вовсе было не узнать. Так в N появилась белая акация, воспетая в заветном романсе Лилиной бабушки, начинавшемся словами: «Целую ночь соловей нам насвистывал…»
     К тому времени Румянцевы переселились в отдельную квартиру в новом доме, а повзрослевшая смуглянка Лилия начала встречаться с Серёжей Звонарёвым — тем самым синеглазым шофёром-пермяком, завербовавшимся после армии на строительство электростанции и жившим в общежитии. Их дружба — чистая и светлая — незаметно перетекла в любовь, и они лелеяли её, как свою акацию. Они и поцеловались по-настоящему под ней лишь в ту пору, когда она впервые зацвела кипенно-белыми цветами, заставлявшими своим сладким ароматом бесконечно смотреть друг на друга влюблёнными глазами.
     В конце лета Лилия уехала учиться в институт, хотя мечтала сразу после школы выйти замуж за Сергея; но родители запретили, а она не могла ослушаться. Тогда и сказала ему, чтобы он присмотрел какую-нибудь девчонку и женился, не ждал. Он же, настырничая, обещал терпеть все пять лет, пока она будет учиться; и ей его настырность очень понравилась. Правда, она не очень-то верила, что дождётся. А Сергей, чтобы не скучать и «не отстать в развитии», как говорили её родители-инженеры, через год тоже поступил в тот же институт, только на заочное отделение. Его упрямство оценили. Когда дочь отучилась, родители не осмелились сказать что-то против её свадьбы с Сергеем, прописали его у себя, и стали они жить все вместе. Вскоре у молодых родилась дочка, потом вторая.
     В те же годы рядом с акацией начали появляться корневые отпрыски; Лиля и Сергей выкапывали их каждую осень и рассаживали вдоль улиц. А весной засевали скверы семенами, похожими на крупную чечевицу. Они одновременно растили и детей, и деревья. Через несколько лет деревца с длинными косицами ажурных листьев цвели по всему городу. В пору их цветения жители необыкновенно менялись: молодые были не в силах противостоять дурманящему любовному аромату и ходили с блестевшими глазами, беспричинно смеялись, улыбались друг другу, не понимая причины неожиданного веселья; те, кто постарше, тоже волновались вроде бы беспричинно, вспоминая молодость, с которой, казалось, и не расставались никогда.
     Румянцевы и Звонарёвы жили по-прежнему в двухкомнатной квартире, хотя родители Лили записались в очередь на расширение жилья. Надеялись получить квартиру для молодых в новом микрорайоне, где снесли последние вагончики, но квартира им не досталась. Правда, обещали, что при сдаче следующего дома они будут в числе первых очередников. Они так и оставались в том списке много лет, пока жизнь в стране торопливо и беспощадно менялась. Дочки подрастали, и всем стало тесно. Тогда Румянцевы дождались выхода на пенсию и вернулись в свой приморский город, к ещё живой тогда Лилиной бабушке, чтобы не стеснять дочь с зятем и подросших внучек. Девять лет прошло с тех пор. Звонарёвы всей семьёй ежегодно ездили к Лилиным родителям в отпуск, отдыхали у моря. Прошлым летом, когда Сергей сгорел от беспощадной болезни, Лиля навестила их одна, потому что дочери разлетелись кто куда. Поэтому всё последнее время она страдала от одиночества в той самой квартире, в которой когда-то мучились от тесноты. Теперь вся надежда была на младшую дочь, обещавшую вернуться после университета в родной для неё город, потому что старшая — отрезанный ломоть: уехала с мужем в Португалию, а когда навестит — неизвестно.
     Невесёлые мысли преследовали Лилию, когда она брела мимо вереницы гаражей, хотя голова казалось совсем пустой. Никого не хотелось видеть, ни с кем не хотелось говорить. Светило жаркое и яркое солнце, но её сковал холод, а по душе разлились сумерки от навалившейся неизвестности. Она свернула к своей первой акации, ставшей ветвистым, высоким деревом, искупалась в печальном и тонком аромате висевших гирляндами цветов и, прижавшись к шероховатому стволу, долго стояла, закрыв глаза. Опять всё вспомнила: как приехала в город, как познакомилась с Серёжей. Всё-всё-всё! Потом нехотя отправилась дальше, а вдогонку плыла и плыла сладкая волна цветущей акации.
     Недалеко от автовокзала Лиля всё-таки столкнулась с Игорем. Он — ярко одетый, она — в сером платье, с чёрной лентой на голове. Дожидаясь её, он загородил тротуар, хмуро поздоровался:
— С праздником, дорогая Лилия!
— Я же предупреждала, а ты всё не унимаешься! — вместо ответного приветствия укорила она, не глядя на него.
     Игорь попытался улыбнуться, но в его слабой улыбке сквозило горе:
— И долго будешь изводить меня, а заодно и себя?!
— Не знаю…
     Лиля торопливо скользнула мимо, потому что на них начали посматривать прохожие; в N многие знали друг друга. Ей было жалко Игоря. Это правда, чего уж скрывать. Только непонятно было, отчего он мучается, если у них каждый более или менее приличный мужчина на вес золота, особенно в крепком возрасте. И она, Лилия, быть может, со временем всерьёз подумает о таком мужчине, но только не сегодня. А когда? Но кто же мог знать, если она сама не ведала этого?
     Слегка оглянувшись, заметила, что Игорь отстал, не посмел пойти следом. Хоть в этом уважил. Она почти успокоилась, но у своего дома неожиданно увидела «Жигули» той же модели, какая была у них с мужем. И цвет такой же. За рулём, облокотившись о пассажирское кресло, наклонился водитель. Сергей, бывало, так же сидел, когда пригонял машину из гаража и ожидал «своих девчат», чтобы всем вместе отправиться в лес: летом за грибами, а зимой кататься на лыжах. Окна в машине были открыты, из салона вдруг полились звуки романса, того самого… и показался он в этот момент Лиле не бабушкиным, а её собственным, до слёз желанным. «Целую ночь соловей нам насвистывал…» — очаровательно и тонко выводила певица, и слова эти чуть не разорвали душу!
     В какой уж раз за сегодняшний день она вспомнила мужа, вспомнила особенно трепетно и поняла, что никогда не забудет Сергея и никто не сможет заменить его. И сразу стало понятно, как жить дальше, о чём теперь думать и к чему стремиться. Правда, Лиля едва не лишилась чувств в эту минуту, когда горе неожиданно быстро сменилось напугавшей радостью,— шла и ничего не видела вокруг, не ощущала под собой ног от нахлынувшего волнения. Того самого, какое никому и никогда не объяснить даже самыми простыми и понятными словами.