Алёна БАЖЕНОВА

Красноярск

Преподаватель КГТУ. Автор коротких лирико-юмористических рассказов.

ЛЯГУШКА-НЕСМЕЯНА

     История эта началась давным-давно, когда маленький мальчик Ванечка впервые поехал с родителями летом на дачу...
     Нет, ещё раньше. Когда Ванечка только-только родился...
     Нет, ещё раньше. Точно! — в тот год, когда Ванечкин папа юный Иван Царевский положил на обе лопатки хулигана из соседнего двора Костика Бессмертнова и стал единолично ухаживать за первой районной красавицей Василисой Премудревич.
     Иван и Василиса ходили гулять, ели мороженое, целовались в тёмных кинотеатрах, а потом поженились, и у них родился сын, названный в честь отца Ванечкой. Иван и Василиса очень любили Ванечку: они читали ему сказки, кормили малиновым вареньем, дарили красивые игрушки, а летом возили на дачу.
     На даче Ванечке очень нравилось: там он ел творог, купался в речке, играл с друзьями и собирал цветы и еловые шишки.
     Как-то под вечер Ванечка тихонько улизнул от мамы, набрал полный карман этих самых шишек и направился к болотцу, что находилось невдалеке от их участка. В болотце водилась тьма лягушек, и Ванечка решил потренироваться на них в меткости. Но лягушки были до ужаса ловкие; они уворачивались от Ванечкиных шишек и с громким кваканьем ныряли в болотную тину. Скоро Ванечке надоело вести бесцельный огонь, да и мама давно уже звала пить чай с мёдом. Поэтому он побросал, как попало, оставшиеся шишки и собрался бежать домой, как вдруг увидел перед собой на дорожке большую лягушку зеленовато-бурого цвета. Она сидела неподвижно и, как показалось Ванечке, хмуро на него смотрела. Ванечка сначала удивился, но потом решил, что трофей сам идёт к нему в руки, и ловко накрыл лягушку панамкой.
     Правда позже оказалось, что мама никак не соглашается оставить лягушку у себя да ещё брать в город. Но Ванечка слезами и клятвами, что, во-первых, будет ухаживать за лягушкой сам, а, во-вторых, что никогда больше не попросит завести ни одно домашнее животное, вымолил позволение оставить земноводное. Мама даже купила для неё аквариум. И хоть не была в восторге от подобной затеи, но успокаивала себя тем, что никто не вечен, а уж лягушки тем более. Но лягушка всё жила и жила, хотя по подсчётам родителей должна была уже давным-давно издохнуть.
     Так и шло время. Вот Ванечке уже и двадцать лет исполнилось. Был он красивый, сильный, умный, но, как бы это помягче выразиться, немножечко балбес. Родители его, конечно, в институт пристроили, но учиться он не хотел, в армию идти не желал, работать не стремился, даже жениться его как-то не тянуло.
     И вот однажды (а надо вам сказать, что вся наша жизнь из этих «однажды» состоит), так вот, однажды осенним дождливым утром слонялся Ванечка по квартире, не зная, чем бы это себя занять: родители на работу ушли, в институт он по причине плохой погоды решил не ходить, а ни телевизор, ни компьютер включить нельзя было — свет в районе погас, авария какая-то на подстанции приключилась. Так вот, шатался Ванечка, шатался и вдруг вспомнил, что сегодня лягушку ещё не кормил. Подошёл он к аквариуму и видит, что сидит его лягушка на камешке и хмуро на него смотрит, совсем как тогда, на даче. И что тут Ванечке в голову втемяшилось — Бог его знает — только вынул он лягушку из аквариума и поцеловал. И тут треснуло что-то, во всех комнатах сразу свет вспыхнул, и видит Ванечка — нет уж у него в руках лягушки, а стоит перед ним красна дeвица. Ничего себе дeвица: фигура справная, глаза синие, а взгляд — хмурый-хмурый. Постояла, посмотрела на Ванечку да и говорит:
— Ну что, в загс когда пойдём?
— А ты кто? — спрашивает Ванечка подозрительно.
— Я, — поясняет дeвица, — твоя невеста — Маша Несмеянова. Так когда в загс?
— Ага, щас — разбежалась! — отвечает Ванечка мрачно. — Сначала тебя в загс своди, потом — пропиши, потом ты разводиться побежишь, потом квартиру делить начнёшь... Обойдёшься! Хочешь — так жить будем; а не хочешь — вот Бог, а вот порог.
     Дeвица подумала-подумала и решила с Богом и порогом повременить.
     Вскоре родители пришли и тоже дeвице не очень обрадовались. Но решили подождать: авось, как-нибудь само рассосётся, не вечна же дeвица. Хотя на этот счёт был уж у них печальный опыт с лягушкой.
     Так и стали жить Ванечка и Маша. Вроде бы и ничего жили, только Маша всё недовольная ходила. Ничто её не радовало, никому она не улыбалась: и денег-то ей мало дают, и украшений дорогих не дарят, и развлечений никаких нет... Словом, всё плохо. И решила она пойти работать. А так как никаких учебных заведений она не заканчивала, и стажа работы у неё не было, если не считать болота и аквариума, то взяли её только санитаркой в поликлинику. Дали ведро, швабру, халат цвета зеленовато-бурого и зарплату такую, что только в аквариуме и можно прожить.
     И кто знает, сколько бы это ещё длилось, если б однажды (опять — однажды!) не пошла вся семейка в гости. Вышли они из подъезда и видят, что подкатывает к соседнему крыльцу огромная красивая машина, а выходит из неё Костик Бессмертнов весь в золотых цепях и телохранителях. Он, оказывается, бизнесом занялся, хорошо преуспел и теперь в их доме квартиру прикупить собрался, то ли пятую, то ли шестую по счёту.
     Стали тут все обниматься-целоваться, юность вспоминать и в гости звать друг друга.
     И зачастил с тех пор Костик к Царевским в гости. Совсем своим стал. Василисе конфеты носит, Ивану — коньяк, Ванечке — обещание на работу устроить (пусть только доучится). А Маше цветы дарит и пристально так на неё смотрит. Так пристально, что она даже хмуриться прекращает, на целых три минуты. В общем, всех не забывает; прямо — друг сердечный, таракан запечный. И всё бы хорошо было, но тут очередное однажды приключилось.
     Пришёл как-то Ванечка вечером домой и видит, что родители очень уж странные сидят: не то плакать собираются, не то — смеяться. Оказалось, Маша к Костику сбежала в его то ли пятую, то ли шестую квартиру. Ванечка новость выслушал, в затылке почесал и пошёл ужинать (не оставаться же голодным, в самом деле, из-за всяких там Маш).
     Так и стали жить: Ванечка — с мамой-папой, а Маша — с Костиком. Аквариум Василиса в кладовку спрятала. В поликлинике халат и швабру другой дeвице отдали. А Маша щеголяла теперь в дорогих нарядах и украшениях, но всё равно ходила хмурой и недовольной. Так всё и шло до поры до времени.
     А когда пора и время наступили, стали дворовые бабульки замечать, что Маша ходит надутая ещё больше, Костик во дворе почти не появляется, а Ванечка возле соседнего подъезда днюет и ночует.
     И вот (как всегда — однажды) пронесся по двору слух, что расстались Маша и Костик. Он, будто бы, седьмую квартиру прикупил и дeвицу уж другую туда привёл. А известно о той дeвице только одно: фамилия — Шемаханская, и больше ничего. Маша же опять пошла в поликлинику работать, а где живёт — неизвестно.
     Когда эти слухи дошли до Ванечки, он заболел. Да так, что пришлось врача вызывать. Врач пришёл: сам седенький, бородка клинышком, глаза умные, улыбка добрая. Пришёл, послушал, пощупал, постукал, велел два дня лежать, а на третий к нему на приём пораньше приходить.
     Ванечка на третий день вскочил ни свет, ни заря и в поликлинику самый первый примчался. Только вошёл он в вестибюль, видит — Маша идёт в халатике, с ведром, а вода в ведре, как в болоте — чёрная да вязкая. Увидела она Ванечку и заплакала. А Ванечка к ней подошёл, халатик цвета лягушачьего снял да на пол и бросил. Потом обнял Машу и поцеловал; тут она заулыбалась, слёзы вытерла и тоже Ванечку поцеловала. Взялись они за руки, и пошли из поликлиники жить долго и счастливо и умереть в один день.
     А халат так и остался на полу лежать, потому что это ведь — сказка, а сказка, как и быль, всегда имеет только хороший конец.

ЗАПИСКИ, СДЕЛАННЫЕ КОНЧИКОМ ХВОСТА

     Взяться за эти записки меня вынудило одиночество. Хозяин (пес его возьми) загулял где-то, а я сижу один третьи сутки. Есть нечего, играть не с кем, спать надоело. Вот я и решил писаниной побаловаться. Хозяин у меня — художник, так что бумага по всему дому разбросана, красок разных — полно, а уж собственный хвост — всегда в наличии: пиши, не ленись. Вот я и не ленюсь; может, когда книгу издам, деньги получу — это гонорар называется.
     Начать надо, конечно, с детства. Родителей своих я помню хорошо: маменька — белая, важная ангорка, папаша — рыжий соседский нахал. Маменька была строгая (чуть что не так — сразу трёпку заработаешь) и большая чистюля — целые дни нас мыла-намывала. Папашу мы редко видели: дел у него, видно, много было. Но иногда заходил проведать.
     Хозяйка моей маменьки по профессии была искусствоведом; книг по всей квартире уйма лежала. Мы с братишкой поедим, поспим, поиграем и — за книги. Очень многое почерпнули. Специализировалась хозяйка на творчестве Снейдерса*, что впоследствии сыграло решающую роль в моей судьбе.
     Когда пришло время нас в свет выводить — очередь из желающих выстроилась. Еще бы: рыжие пушистые очаровательные шарики, воспитанные, интеллигентные с художественным образованием и, что самое важное, сами на унитаз ходят. От желающих отбоя не было, но хозяйка не торопилась, долго выбирала. И правильно сделала.
     Я вот к Тимофею попал (так моего Хозяина зовут). А братик в семье живёт, где пятеро детей: кто музыкой занимается, кто лепит, кто стихи пишет. И все в нём души не чают. Кормёжка, конечно, не такая, как у меня, зато стихи — о коте, картина — с кота, даже на скрипке специально для него играют, поскольку он ещё с детства к музыке тягу имел. Мы с Тимофеем тоже живём душа в душу. Конечно, он натура независимая, свободный художник; может сутками гулять (вот как сейчас), но зато когда возвращается — всё только для меня.
     Как я уже говорил, он художник, картины пишет; очень душевные, надо сказать. Последняя, например: кусок сочной ветчины, вокруг оливки, нож сверкает, зелень яркими пятнами разбросана — сказка, а не картина!
     Есть у него сюжеты и с рыбкой разной, и с сосисками, и с шашлыком, и с вином, и с сыром, и с фруктами — кто что закажет. И всё строго с натуры.
     А я, между прочим, — главный критик. Как только Хозяин последний мазок сделает, так сразу кричит: «Банька, иди работу принимать!» (Банька — это я, ласково. А полное моё имя — Бандюган).
     Так вот, позовёт меня Хозяин — я иду и долго-долго картину рассматриваю. Тут что важно: первое — чтобы всё натуре соответствовало; второе — чтобы дух живой присутствовал (вот где Снейдерс пригодился). Значит, оцениваю я картину и, если всё меня устраивает, сажусь рядом, мурлычу и умываюсь. Это у нас называется — намывать гонорар. А если что-то не так, я — хвост трубой, задней лапой дрыгну, фыркну и уйду. А это называется — работал коту под хвост.
     Поначалу Хозяин скептически к моей критике относился. Но как-то рисовал он на заказ цыплёнка табака, а за натурой то ли лень сгонять было, то ли денег в кошельке не наблюдалось — только получилась полная ерунда. Я уж и фыркал, и под руку во время работы головой бодал, даже краски на пол своротил — бесполезно. Только газетой по хвосту заработал да ещё попрёков наслушался: ты, мол, в искусстве ничего не понимаешь, только мешать можешь и вообще: пошёл вон! Я и пошёл. Иду и думаю: «Ну-ну, посмотрим, как ваше искусство примут». И что бы вы думали? Не взяли ведь картину! Сам владелец ресторана Тимофею так сказал: «В твоём цыплёнке жизни нэт! Поэзии нэт! Даже кушать нэ хочется, вах!». А я что говорил?! Какого же пса надо было меня газетой хлопать?
     Теперь-то Хозяин кроме меня вообще никого близко к холстам не подпускает. И правильно делает. С тех пор, как я его творчество под контроль взял, денежки рекой потекли. Заказчики в очередь выстраиваются: «Ах, Тимофей, вы так тонко чувствуете все нюансы, ваши картины — вне критики! Разрешите сделать заказ... Как — только через два месяца?.. Но наше кафе открывается уже через десять дней! Ах, пожалуйста, — хоть двойную оплату. Мы будем так благодарны!»
     О! Вот в этом я нисколько не сомневаюсь. Сам по телевизору сколько раз видел: стоит только ресторану какому или хоть захудалой забегаловке картину моего Хозяина в зале повесить — народ валом валить начинает. Только успевай продукты подвозить. Так что двойной гонорар — это ещё цветочки.
     А всё благодаря кому? Мне, мне и только мне-е-еу. Но я не задаюсь. Понимаю, что без Хозяина я — ничто. Впрочем, как и он без меня...
     Нет, всё-таки придётся пойти поспать часика три-четыре. А там, глядишь, и Тимофей вернётся.
     Фр-р-р, все бока отлежал. Еле-еле отзевался и напотягивался. Чем же заняться? Пойти ковёр покогтить, что ли? Или на кровати гнездо из покрывала устроить? А то слишком уж я положительный последнее время.
     Вообще-то приличный кот всегда себе найдёт заделье. Вот вчера, например, я битых два часа на подоконнике сидел: на соседнем дереве воробьи свару затеяли. Орали они! У меня от злости чуть хвост не оторвался — так я им махал. Что уж они делили, не знаю. Знаю только, что выбери они меня судьёй, уж я бы парочку-другую к высшей мере точно приговорил. Конечно, сырой воробей в перьях — это вам не малосольная семга и не мясное суфле, но в принципе сойдёт.
     Сегодня, кстати, эта шатия-братия опять на тополиной ветке собралась, но сегодня у меня настроения нет в ихних делах разбираться. Стоп-стоп-стоп! Как это я сказал: в ихних? Батюшки, что же это я так безграмотно выражаться-то стал? Не иначе телевизора насмотрелся, корреспондентов да политиков наслушался. У них ведь как: вода в кранaх течёт, ленточку ножницaми перерезают, горожане по асВальту ходят... Тьфу, срамота! А ещё с высшим образованием люди. Да и ладно бы — инженер или военный какой... Хотя, почему это — ладно. Совсем не ладно. Тогда получается, что корреспондент или диктор должен по средствам жить, а политик какой-нибудь — и по средствaм может?
     Ну, это так — лирическое отступление. А если по существу, то очень есть хочется. Пойду хоть водички попью. В миске она кончилась, зато на кухне кран подтекает: тоню-ю-юсенькой ниточкой вода бежит. Мне как раз напиться и развлечься. Вы не представляете, как это прекрасно: смотреть на бегущую воду. Она стоит прозрачным стеклянным столбиком, журчит тихо в стоке раковины, а ты её — лапкой, лапкой!
     Тимофей даже нарисовал меня однажды за этим занятием. Прекрасно получилось. Картину он назвал «Философское открытие в пределах отдельно взятой квартиры» и продал какой-то эксцентричной дамочке, за очень большие деньги, надо сказать.
     Хозяин мне тогда столько всего накупил. Эх, эту бы вкуснятинку да сейчас. Ничего-ничего, вот он скоро вернётся: и мяса, и рыбки, и сливок принесёт. Он после загулов всегда с полными пакетами приходит, помнит о своём Бандюганчике! Да и как забыть: двое нас только друг у друга, мня-я-яу...
     Вот придёт Хозяин, покормит, в туалете приберёт, на руки меня возьмёт, за ушами почешет, спинку погладит и всё-всё расскажет: где был, с кем, что пили-ели, какой заказ получил... А я ему в щёку носиком ткнусь, лапками обниму и на ухо песенку запою...
     Двое ведь нас только друг у друга: он да я. Мр-р-р-р...

КУРОЧЯБА

— Мам, купи курочябу.
— Что купить? — от неожиданности Анна чуть не рассыпала мелочь из кошелька.
— Курочябу, — повторила дочь.
— А это что? — осторожно поинтересовалась Анна.
— Сама знаешь, — отмахнулась дочь и продолжила, — Ну, купи...
— А где это продаётся? — поинтересовалась Анна.
— В магазине, конечно, — возмутилась Варюшка. — Большая — а не знаешь.
— В магазине, — задумалась Анна. — В магазине. А называется этот магазин как?
— Так и называется, — рассердилась дочь. — «Курочяба». Там курочябы и продаются.
— Да что же это такое, — простонала Анна. — Какая-такая курочяба?!
— Купи — увидишь, — Варюшка обиженно уставилась в окно.
— Ладно, — вздохнула Анна, видя, что пассажиры автобуса уже с интересом прислушиваются к разговору и готовы помочь ей с покупкой, — поехали домой, там разберёмся.
     Но дома разобраться с таинственной курочябой тоже не удалось. Анна задумчиво перелистывала записную книжку, в надежде, что хоть кто-нибудь прольёт свет на загадочное слово. Сначала Анна позвонила Нодару — он держал ресторанчик, который славился блюдами восточной кухни. Анне почему-то показалось, что курочяба — это что-то вроде хачапури или сациви. Но Нодар решительно отмёл данное предположение.
— Нет, дорогая, такого блюда ни в грузинской, ни в армянской, ни в других кухнях.
— Ну, Нодар, ну подумай, — канючила Анна. — Где-то же Варька его увидела или услышала.
— Только не у меня, — сказал Нодар и ехидно добавил: — В моём ресторане она только япку ела.
     Анна тоже улыбнулась, вспомнив, как два года назад они всей семьей праздновали у Нодара в ресторане Варюшкин день рождения и как дочь довела до истерики родителей, официантов и самого Нодара, требуя себе неведомую «япку». Сорок минут весь персонал изнемогал в неведении, пока из кухни не появилась величественная, как царица Тамара, мать Нодара и не произнесла невозмутимо: «Нодар! Да принеси же, наконец, ребёнку рыбку». Моментально воцарилось молчание, а тётя Этери продолжала: «Ты ведь рыбку хотела, бедное дитя?» Дитя утёрло слёзы и, всхлипывая, радостно возопило: «Да!»
     С тех пор прошло два года, но япка прочно поселилась в семейных анналах и в памяти Нодара.
     Не добившись ничего от Нодара, Анна продолжила терзать телефон дальше, но так ничего и не выяснила.
     Вскоре пришёл с работы муж Дима. Будучи знатоком физики и астрономии, он полвечера листал справочники и энциклопедии, с головой залезал в Интернет, но тоже ничего не нашёл.
— Да ладно тебе, — успокаивал он уже совсем ошалевшую от поисков жену, — Варька через день-два и не вспомнит.
     Но дочь регулярно напоминала родителям о неведомой курочябе. В конце концов, пришлось пообещать ей курочябу ко дню рождения. Супруги утешали себя тем, что это будет только через три недели — а за это время что-нибудь да придумается.
     По ночам Анну навещали кошмары: в них курочяба представала то фантастическим зверем с шестью ногами и тремя хвостами, то — растением вроде мухоловки, а то — в образе их заведующего кафедрой с крыльями, хвостом и чешуёй ядовито-зелёного цвета.
     Анна во сне стонала и скрежетала зубами, а на работу ходила теперь только с одной целью: выведать что-нибудь про курочябу.
     Окружающие очень хотели помочь Анне; хотели, но не могли. Они раскинули сети во все области науки и искусства, они советовались с филологами и продавцами, поварами и программистами, секретаршами и докторами наук. Тщетно!
     Один из коллег в благородном порыве добрался даже до главы районной администрации (и, кстати, вскоре перешёл к нему на работу). Другой, поднимая давние школьные связи, организовал встречу одноклассников, с которыми не виделся уже лет двадцать пять. А кафедральная лаборантка в процессе поисков даже сумела выйти замуж (как видно, таинственная курочяба обладала магическими способностями устраивать людские судьбы).
     В общем, нельзя сказать, что поиски не дали уж совсем никаких результатов. Результаты были, но не те, на которые рассчитывали Анна и её муж.
     А между тем день рождения приближался. Это ведь только кажется, что три недели — большой срок. Варюшка же постоянно интересовалась, помнят ли родители о своём обещании? Приходилось врать и не краснеть.
     Наконец, отчаявшись, муж предложил посоветоваться со своим знакомым психологом. Анна психологам не очень доверяла. Объяснялось это тем, что ни одного из них Анна не знала лично; она только изредка читала какую-нибудь «умную» рубрику в «умном» женском журнале, где психолог объяснял, как сохранить своего мужа, параллельно завоевать чужого, познакомить их друг с другом и умудриться при этом ни с кем не перессориться.
     Но Дима уверил, что они будут иметь дело с настоящим профессионалом, и Анна согласилась.
     Психолог пришёл в среду. Был он невысок, молод, круглолиц, с пышной шевелюрой и весёлыми серыми глазами. Самое удивительное заключалось в том, что вокруг него словно что-то витало в воздухе — что-то очень доброе и радостное. Анне, например, показалось, что это были разноцветные, похожие на мыльные пузыри, шарики — розовые, голубые, жёлтые, зелёные, фиолетовые... Они весело порхали над головой Михаила (так звали гостя) и изредка лопались с весёлым шумом.
     Варюшка тоже выбежала на звонок в коридор, церемонно поздоровалась с гостем, но уже через пять минут висела на нём, как обезьяна на пальме. Она тащила Михаила к игрушкам, взахлёб рассказывала какие-то детсадовские новости, с досадой отмахивалась от родителей, пытавшихся вставить хоть слово, и, в конце концов, завладела гостем целиком. Михаил улыбнулся, растопырил ладони и помахал ими в знак того, что Анна с Димой могут на время удалиться, а все проблемы он решит сам.
     Родители благоговейно скрылись на кухне. Спустя какое-то время, психолог появился перед ними, Варюшка скакала вокруг с неутихающим энтузиазмом.
— Ну, мы всё решили, — отдуваясь сказал Михаил.
— Что именно? — с надеждой спросила Анна.
— Курочябу Варе на день рождения дарю я.
— Ура-а-а! — заорал ребёнок и помчался к себе в комнату.
— Слава Богу! — облегчённо вздохнул Дима и подозрительно спросил: — Значит, ты знаешь, что это такое? Поделись хоть с нами-то.
— Нет, не знаю, — спокойно сказал Михаил.
     Повисла тишина.
— А что ты дарить будешь? — осторожно спросил Дима.
— Курочябу.
— Опять! — простонала Анна. — Ну, пожалуйста, ну, хоть кто-нибудь объясните мне, что это такое?
— Подарю — увидите, — совсем как Варюшка пообещал Михаил и ловко сбежал от дальнейших расспросов.
     Наконец наступил День Рождения.
     Вы помните, как ждали, что вам исполнится пять лет? Помните, как считали дни до этого события, как приглашали друзей, как пыхтя помогали маме накрывать на стол, как разворачивали с замиранием сердца подарки, как пили чай и ели торт, как грустили, когда вечером за последним гостем закрывалась входная дверь... И были ли вы когда-нибудь счастливее, чем в день, когда вам исполнилось пять лет?
     С самого утра всё в доме стояло вверх дном. Дима с Варюшкой накрывали на стол и готовили игры, Анна толклась на кухне, поминутно забегая в комнату, проверить всё ли там в порядке. К двум часам дня всё, что должно было подгореть — подгорело, что должно было разбиться — разбилось, оставшееся же в целости и сохранности оказалось выше всяких похвал. Все переоделись, накрасились, побрились и стали встречать гостей. Никогда ещё Анна и Дима так не волновались, даже на собственной свадьбе. Они ждали Михаила и курочябу. Варюшка же была абсолютно спокойна: раз дядя Миша обещал — значит подарит. Наконец в очередной раз тренькнул звонок, и психолог появился на пороге с большой картонной коробкой. Родители затаили дыхание, а Варюшка заорала: «Ура! Дядя Мишапришёл!» Михаил улыбнулся и протянул коробку Варюшке. Анна еле удержалась, чтобы не вырвать подарок из рук собственной дочери. Варюшка развернула шуршащую обёртку, сняла крышку и радостно закричала: «Мама! Смотри — курочяба!» Анна и Дима опешили: в руках у дочери был большой плюшевый жёлтый цыплёнок в красных тапочках, с красным же зонтиком в правом крылышке и букетиком ромашек в левом. Похоже, Михаил сделал его сам или, может, заказал кому-то: игрушка была явно не фабричного производства.
— Но это же цыплёнок, — робко проговорила Анна.
— Это курочяба, — отрезала дочь и побежала в комнату показывать подарок остальным гостям.
— Странно, — только и мог сказать Дима.
     Михаил засмеялся, и вокруг него опять поплыли разноцветные шарики.
— А как же?.. — попыталась выяснить Анна, но тут в коридор ворвался многоногий и многорукий детский комок и утащил Михаила в комнату. Анна с Димой только рот открыли.
— Завтра всё объясню! — успел крикнуть Михаил и исчез в дне рождения.
     Завтра наступило очень быстро. В шесть часов вечера Анна, Дима и Варюшка ждали Михаила у детсадовских ворот, разукрашенных зайцами, лисами, колобками и Иванами-Царевичами. Он пришёл буквально через пять минут и повёл их в конец маленького переулочка сразу за зданием детского сада. Переулок упирался в магазинчик, где продавалась продукция местной птицефабрики.
— Ой, а мы здесь с группой гуляем! — радостно сказала Варюшка и спросила: — Дядя Миша, ты курочябу в этом магазине купил?
— Ага, — сказал Михаил и добавил, обращаясь к Анне с Димой: — Вот — смотрите.
     Анна с недоумением уставилась на здание: магазин как магазин. Она уже было открыла рот, чтобы задать очередной наболевший вопрос, но в это время пепельные сумерки сгустились, город начал зажигать фонари и витрины, и магазинчик тоже осветился: в зеркальном окне замахал букетом ромашек жёлтый цыплёнок в красных тапочках, с красным же зонтиком, а над его головой зажглась неоновая надпись: «Магазин «Курочка ряба». Но некоторые трубки, видимо, перегорели, и теперь в слове «курочка» не хватало двух последних букв, а в слове «ряба» — первой, поэтому жёлтый цыплёнок весело махал букетом под совершенно фантастическим названием «Магазин «Курочяба».