Анатолий ГРЕШИЛОВ

Железногорск

Прозаик и поэт. Постоянный автор «Нового Енисейского литератора».

ОСЕНЬ ЦВЕТА ПЕРВАНШ

     Так сложилось. Сезон грузовой навигации в этом году для электромеханика буксира «Капитан Пановик» закончился раньше обычного, месяца через полтора после июльского парада флотилии в День речника. Вернувшись из Подтёсово и не решаясь приступить к давно планируемому мелкому ремонту квартиры, Яков выкрасил входную дверь эмалью корпоративного синего цвета и собрался несколько дней провести у стариков в Уяре.
     Поздним утром с объёмистой сумкой шагал на остановку, предвкушая скорую, ещё засветло, встречу с медовой бронзой уличных тополей, давно зарубцевавших его инициалы, и «говорящими» ступенями резного крыльца трёхоконного домика. Остановился и заговорил о чудной погоде с Кларой Корольковой из соседней новостройки, чей фаллический силуэт лишил спальню в его «двушке» мягкого восточного солнца. «Королева Шантеклара», как он величал про себя яркогубую председательшу правления кондоминиума «Ковчег», предложила заглянуть к ней на посошок, наверное, неожиданно для себя самой.
     От янтарной перцовки заурядное угловое гнёздышко до самой «альпийской» форточки «панорамного» окна переполнилось байками о круглогодичной военно-морской и сезонной, с мая по октябрь, речной службе. О давних грёзах курсанта учебной роты речного училища по частной яхте на Лазурном побережье близ Ниццы. Креплёный херес, из дорожного багажа, побудил допытываться у хозяйки, кто надоумил её хранить бриллианты на люстре под видом обычных хрустальных подвесок. А позже просить левую лапу у Серого Волка, неведомо куда уносящего на глянцевом постере Ивана-царевича с Еленой Прекрасной. Настенный коврик из уярского детства был той же картиной Васнецова, памятной от стреловидных травинок до узорных нюансов чёрной рукавицы витязя.
     Вот уже несколько дней рейсовые автобусы исправно следуют, строго по расписанию, московским трактом в восточном направлении. К щемящей пустоши осенних огородов на берегах Уярки в городе тополей. Без Якова. А Серый Волк всё буравит ревнивым оком «морского волка», обучающего подругу Своду военно-морской сигнализации взмахами воображаемых флажков и традиционному ответу моряков на адмиральское приветствие буквами русской семафорной азбуки НХТ («наш хер твёрд»). Красивым рукам Клары нравится семафорить и репетовать, да всё ещё смешит нарочитый вопль речника, изредка возмущающий тишь гостеприимной гавани:
— Где я?! Кто я?! А какая ваша фамилия?!
     «Королева» увлечена фотографией и накопила с десяток альбомов. Третий день гость не устаёт разглядывать яркие фотки её недавнего тура по шенгенской Европе, а заодно и фотосессию обожаемого котёнка. Испытывая неприязнь к кошкам, пнул его пару раз, мимоходом.
     Вечером задумался Яков над очередным сообщением жене. Пожалуй, завтра пора «возвращаться» из Уяра. К термобигудям, варящимся по утрам в старой кастрюле, хилой загогулине «денежного дерева» на кухонном подоконнике и ремонтной суете. Скоро у дочки тринадцатилетие, а вот точную дату запамятовал. Хотел попугать домашних и отправить что-то вроде: «Вышли 250 телеграфом столуется ли ещё Евстигнеев».
     Прочёл Кларе. Справедливо усомнившись, что реминисценция будет понята, она предложила отправить: «Завтра буду!»
     После пугающе оптимистичных новостей местных каналов о сроках предстоящего отопительного сезона решил вынести переполненное громоздкое ведро для мусора.
— Иго… Тьфу ты! Яша!
— Я за него.
— Там прохладно. Вот, накинь.
— Что за хламида?
— Мой старенький плащ. Из прошлой жизни. Кажется, цвет назывался — перванш!
— С королевского плечика? Мезальянс, говоришь? Да он ещё и с капюшоном.
— На своих домочадцев не нарвись, пилигрим! А щетину-то отрастил.
— В таком наряде не опознают, да и темно уж. Прав Нахимов — моряк не должен жениться. Вернусь — побреюсь.
     У порога выяснилось, что котёнок помочился в кроссовки, пришлось обуть какие-то жмущие полусапожки из кладовки.
     Ночной, непостижимый и мистичный, левобережный бриз Великой реки, какой бывает только в начале учебного года, принял его, заворожил и понёс на сиренево-голубых фалдах к циклопическим контейнерам дворовой мусорки.
     Вытряхнул ведро, о железо звякнуло стекло. С бетонной стенки зыкнула неразличимая птица, и, будто по её команде, через дорогу вихляво метнулась кошка.
     Зря сложила всё в одно ведро, есть же отдельный бак для стекла. А в Германии, она говорит, даже предусмотрены отдельные ёмкости для стёкол разного цвета!
     Не за горами зима. Представились занесённые снегом слипы и зимующие в затоне Подтёсово речные трудяги. Интересно, каково сейчас на Лазурном побережье и как там поступают с отходами? В глубокой отрешённой задумчивости о несовершенстве отечественных систем мусороудаления, забывшись, рассеянно вошёл в родной подъезд. Поднялся на второй этаж, досадуя на соседей, втихаря прикармливающих бродячих шавок прямо на лестнице. У свежевыкрашенной синей двери рефлекторно потянулся к кнопке, привычно намереваясь послать четыре давно условленных звонка: короткий, длинный, короткий, длинный… Буква «Я» по коду Морзе. Но дверь вдруг распахнулась, явив на пороге дочку-именинницу, провожающую толпу гомонящих гостей.
— О, ма! Папа приехал из Уяра! Какой смешной!