Надежда ОСИПОВА

Енисейск

Надежда Михайловна Осипова родилась 16 июля 1955 года в селе Шалап Целинного района Алтайского края. После окончания школы училась в родном совхозе на курсах комбайнёров, затем освоила профессию токаря в ремонтной совхозной мастерской и работала токарем. В 1980 году переехала в Енисейск. В 1998 году поступила на заочное отделение Ачинского колледжа отраслевых технологий и бизнеса, который окончила с красным дипломом в 2001 году. В 2005 году в Енисейске вышел сборник рассказов «Улыбка волчицы», в 2006-м — книга «Счастье всегда за горизонтом», потом — книги «Феденька», «Житейские заметки». Печаталась в газетах «Енисейская правда» и «Красноярский рабочий», в журналах «Работница» и «День и Ночь». В 2006 году поступила на заочное отделение Литературного института им. А. М. Горького (руководитель творческого семинара прозы — Алексей Николаевич Варламов).

ФЕДЕНЬКА

     В остатние часы уходящего года, когда новогодняя ночь уже вовсю хозяйничала за окнами большого, некогда семейного дома, стало Татьяне в знобкой домашней пустоте как-то особенно неуютно. Возможно, дело было в том, что в одиночку, с глазу на глаз с затянувшейся печалью, Новый год она за всю свою жизнь никогда не отмечала, а может быть, ещё не научилась жить собственной жизнью после многолетнего служения семье. Так или иначе, но внезапно потянуло её как-то уж очень сильно к людям, где есть смех, свет и обильное застолье.
     Куда идти, думать ей особенно было не надо. В последнюю неделю очень настойчиво звала Татьяну к себе в гости её давняя знакомая Зинаида Ивановна, названивала по телефону, плакалась на одиночество, умоляла Татьяну заглянуть к ней на «новогодний огонёк», как когда-то в той, ушедшей, благополучной жизни. Сначала Татьяна Зинины звонки посчитала обычным её кокетством. Зинаида Ивановна, по мнению Татьяны, хоть и состояла в замах одного важного и большого начальника, всегда вела жизнь весьма свободную, в шумных компаниях доводилось выпивать ей частенько по поводу и без повода, на мужское невнимание она тоже никогда не жаловалась, постельных своих партнёров меняла чуть ли не ежемесячно. Муж ей был без надобности, сын учился где-то далеко, и из мужской постоянной домашней живности имела Зина у себя только изнеженного кота Бакса. Ещё заведена ею была коллекция кактусов, занимавшая сплошь все подоконники, тумбочки и даже столы. Татьяна не виделась с Зинаидой Ивановной месяцев восемь, нежданно-негаданно свалившееся на Таню вдовство было тому основанием.
     До наступления Нового года оставалось уже чуть меньше двух часов, поэтому Татьяна, споро созвонившись и наспех одевшись, заспешила в гости. На освещённой улице, казалось, пахло весной; то там, то сям звенел смех. Со стадиона, находившегося неподалёку, неслась залихватская музыка, и общее праздничное оживление к концу пути сообщилось и Татьяне; спустя всего лишь полчаса после выхода из дома она ощутила себя почти счастливой.
     В доме у Зины что-то было не так, это Татьяна почувствовала ещё на входе. Что именно было не так, она ясно не понимала, но какое-то неосознанное беспокойство мешало ей оставаться весёлой в эти сказочные для всех людей часы. Оживлённая Зина хлопотала у духовки на кухне, а Татьяна пыталась освоиться в лёгкой полутьме зала, освещённого лишь мигающими огнями искусственной ёлки. Ей постоянно отчётливо казалось, что из Зининой спальни за ней кто-то внимательно наблюдает, и женским своим инстинктом она ощущала, точнее, безошибочно чувствовала чей-то довольно нахальный мужской взгляд. В конце концов это ей надоело.
— Зина,— позвала она хозяйку из кухни,— что за нелепые шутки? Кто у тебя в спальне отсиживается? Давай показывай, ты же знаешь, мне подобные твои забавы всегда не по душе были.
— Да нет там никого,— засмеялась в ответ Зинаида, потянувшись к едва заметному в полутьме выключателю,— сама вот погляди. Я как полгода назад заболела, а потом с работы уволилась, на пенсию оформилась, так после того ко мне уже в гости никто совсем заходить не стал. Кот и тот сбежал, кактусы даже все мои погибли. А мужиками в доме и не пахнет давно, все мои знакомые словно забыли меня, одна ты вот чего-то насмелилась зайти. Мне кажется иногда, что я уж и одичала совсем в одиночестве.
     Татьяна взглянула с особым вниманием на Зину. Действительно, в сильном свете, солнечно вспыхнувшем после полутьмы, хозяйка дома выглядела совсем уж неважно, она явно похудела, а её некогда холёная кожа имела зеленовато-землистый оттенок. В комнате, как сквозняком, потянуло жутью, да так явственно, что Татьяне стало даже немного зябко.
     Женщины вошли в спальню. Здесь всё было, как обычно. Только появился очень высокий, под самый потолок, сочно-зелёного цвета стройный фикус в великолепной кадушке, стоявший у самого изголовья изящно застеленной пуховым одеялом постели. Одним своим листом он почти касался подушки.
— Ты узнаешь его? — улыбнулась Зинаида.— Он стоял у меня на работе в коридоре у окна, может, помнишь, внизу у самой лестницы. Засыхал совсем, почти умирал, а я вот выходила его в домашних условиях. Любовь и нежная забота, видишь, Таня, всем нужна, особенно тем, кто уже погибает.
     Татьяна ни слова не сказала в ответ. Она действительно вспомнила тот махонький убогий фикус в офисе Зины, заходила к ней на работу ещё по весне как-то по делу, тогда он на самом деле выглядел совсем зачахнувшим. Он и запомнился ей пожухлыми, скукожившимися листьями да изогнутым стволом-позвоночником, подвязанным пожелтевшими бинтами к воткнутой в кадушку дощечке. Его увечный вид совсем не вязался с официальной обстановкой в кабинетах, поэтому и оказался бедолага в конечном счёте у самого выхода, почти что под лестницей. Но сейчас опознать его можно было только по этой иноземной цветистой кадушке.
— Ну, а дальше ты с ним что будешь делать? Потолок для него выпиливать? — пошутила неловко Татьяна и невольно отодвинулась от фикуса, ей отчётливо показалось, что статный гигант понял её шутку, потому что листья его зашевелились, будто от смеха.
— А тебе что за дело, как мы с моим мальчиком дальше жить будем? — ошеломлённо услышала она в ответ.
     Чтобы сгладить собственную неловкость и выказать симпатию хозяйке и её любимцу — Новый год всё-таки,— Татьяна кончиками пальцев слегка коснулась жестковатой зелени фикусного листа и тотчас пожалела об этом: она явно почувствовала его ответное движение.
     Зина недовольно наблюдала поведение их обоих, в её взгляде вспыхнули потаённые, пока небольшие, но уже замеченные Татьяной зловещие огоньки. Так ведёт себя сильно любящая, уже вдоволь пожившая на белом свете женщина, когда с объектом её последней любви пытаются кокетничать другие особи женского пола.
     Татьяне становилось всё неуютнее, она ощущала себя частично навязчиво помешанной, особенно когда дело касалось несомненно мужского отношения к ней фикуса. До начала Нового года оставалось двадцать минут, а она вынуждена была оказаться в нелепейшей ситуации, да ещё выяснять с хозяйкой отношения. Но из-за чего?
— Зина, а давай мы сейчас твой фикус возьмём за длинные его уши, выволочем уж как-нибудь вдвоём на улицу да под откос в овраг и сбросим. Мне кажется, что тебе с этими твоими селекционными опытами надо завязывать. У вас, я чувствую, идёт обоюдная мутация, у твоего фикуса чётко прослеживается линия мужского поведения. А ты зеленеешь, точнее, почти вся уж зелёная стала. К Новому году мы с тобой, думаю, управимся, и ты жизнь наново начнёшь,— неожиданно для себя самой предложила Татьяна.
— Не дам,— взвизгнула хозяйка дома, заслонив собою молодого тёмно-зелёного своего дружка.— И не фикус он вовсе, не обзывай его так, дифенбахий он. А я зову его Феденькой. Домой к себе ступай да командуй там!
     Ощетинившийся фикус, вроде бы тоже обидевшись, злобно заколыхался всем своим остовом. Татьяну вновь охватила непонятная жуть. Взглянув снова на Зину, она от всей души пожалела стародавнюю свою приятельницу, зеленовато-землистый оттенок кожи лица которой явно указывал на нешуточную, возможно, болезнь. А непонятная, мистическая наполненность некогда уютного и ухоженного дома Татьяну сильно беспокоила, но не из-за себя — она точно знала, что из гостей уйдёт сию же минуту, оставаться здесь и дальше становилось слишком тяжёлым и бессмысленным занятием. Фикус Феденька изгонял её из своих владений, ей становилось нечем дышать, появилось даже ощущение, что будто кто-то невидимый подталкивал её старательно в спину, словно мощным потоком воздуха гнало её к выходу.
     Молчком одевшись, Татьяна под новогодний бой часов покинула дом. Оглянувшись напоследок у порога, она увидела, как Зина, стоя у фикуса, плакала, а тёмно-зелёные листья Феденьки очень нежно и участливо обнимали её за худенькие плечи.
     «Наверное, я всё-таки с Зиной очень уж неправильно вела себя,— как-то вскользь запоздало подумалось Татьяне.— Я вот сама только лишь прикоснулась к безмолвию собственного одиночества, и то мне в праздник одной дома страшно стало, в люди бежать сразу захотелось, а каково на вкус чужое одиночество, когда, может, и поговорить-то сутками напролёт не с кем? Кто знает, что у человека тогда внутри происходит?» — раскаянно вздохнула Татьяна.
— Да ладно, хватит переживать, у нас в жизни у каждого имеется свой фикус,— строго оборвала она себя, спускаясь в темноту по кривым ступеням крыльца.