Зинаида КУЗНЕЦОВА

Зеленогорск

Зинаида Никифоровна Кузнецова родилась в Воронежской области. В Сибири — с 1966 года. Стихи и рассказы печатались в городских, краевых и центральных газетах, в журналах и альманахах «День и Ночь», «Енисей», «Светлица», «Новый Енисейский литератор», в коллективных сборниках «Антология поэзии закрытых городов», «Поэтессы Енисея», «Поэзия на Енисее». Издано семь авторских поэтических сборников: «Настроение», «Облака», «Ночной звонок», «Память сердца», «Медовый август», «Куст калины», «Забытые острова»,— и два сборника рассказов: «Райские яблоки», «Болеутоляющее средство». Руководитель зеленогорского городского литературного объединения «Родники». Составитель и редактор многих коллективных и авторских сборников стихов. Член Союза российских писателей. Живёт в Зеленогорске.

ВСТРЕЧА

     До отхода поезда оставалось две минуты. Возле седьмого вагона была обычная суета. Сердитая проводница в синей форменной куртке, зажав разноцветные флажки под мышкой, проверяла билеты, ругалась на лезущих в вагон студентов — с гитарами и рюкзаками за спиной. Слышались смех, треньканье гитар, чей-то тихий плач... Кто-то уже писал пальцем на запылённом стекле те самые главные слова, что не успел сказать при прощании.
     Лязгнули колёса. — Заходите скорей! — закричала проводница.— Сейчас двери закрою.
     Пассажиры поспешили в вагон. Последним, почти уже на ходу, впрыгнул высокий светловолосый мужчина в ярко-зелёном спортивном костюме.
     Наконец все угомонились, определились на свои места и стали обустраиваться. И вот уже запахло жареным цыплёнком, свежими огурцами, колбасой. В соседнем купе под гитару пели весёлую студенческую песню.
     Проводница принесла бельё, и Надя стала застилать доставшуюся ей верхнюю полку. Она любила ездить на верхних полках — никто не мешает, спи сколько хочешь или лежи, читай...
     Она всегда удивлялась: почему, как только люди сядут в вагон, то сразу начинают есть? Ведь наверняка только что сытно поели, попили, а вот — сразу же за свои свёртки и кульки. Она тоже так всегда делала. Впрочем, к студентам это не относилось: кто же это их кормил-то перед отъездом? Председатель колхоза, где они строили коровник, вчера, мучаясь оттого, что всё-таки придётся им платить, отслюнил каждому по несколько купюр — и на этом вся его забота кончилась.
     Но студенты — весёлый народ — не унывали: хохотали, пели песни, а кое-кто уже присоединился к гостеприимному столу попутчиков.
     Наступали сумерки, в вагоне становилось темно, уютно, звучали задушевные разговоры, кто-то уже похрапывал.
     Наде не спалось. В соседнем купе играли в карты, слышались громкие голоса, уснуть при всём желании было невозможно. Она накинула куртку и вышла в коридор, тускло освещённый маленькой синей лампочкой.
     Голоса в соседнем купе стали громче, слышнее. И вдруг её всю словно пронзило молнией. Голос! Да ведь это же голос её деда! Точно, его голос, она не могла ошибиться, слишком любила деда.
     Но ведь он же умер пять лет назад! Но что же это? Мистика какая-то. А голос продолжал что-то сердито говорить — обладатель его был чем-то явно недоволен. Надя стояла, словно заворожённая, ей хотелось ещё и ещё слушать родной, любимый голос.
— Миша! — в коридор выглянула женщина в цветастом длинном халате.— Хватит, пошли спать!
— Сейчас, Лидуся, иду, иду,— голосом деда отозвался кто-то из купе, и сердце Нади сжалось с новой силой.
     «Миша. Миша! — словно током опять ударило Надю.— Да ведь моего отца зовут Михаилом».

     Отца она видела лишь однажды, когда тот с молодой женой приезжал в гости к своему отцу — Надиному деду. Ей было тогда семь лет. С матерью Нади они развелись, когда она была совсем маленькой, и она его не помнила. С тех пор они ни разу больше не встречались. «Неужели это он?» — сердце Нади трепетало.
     Она так и не уснула в эту ночь. Думала о сыне, о муже — тоже студенте, который где-то, как и она, что-то строит — в другом студенческом отряде. Не скоро ещё увидятся. По сыночку соскучилась ужасно.
     Мысли снова и снова возвращались к тому мужчине в соседнем купе, к отцу. Как он мог забыть её, свою дочку?! Ну пусть с матерью не получилось у них жизни, но она-то — его кровиночка, его дочь. Неужели её муж мог бы так поступить с Серёжкой, ведь он так его любит, шалеет даже от любви...
     Поезд замедлил ход — значит, скоро станция. Какая, она не знала, ночь, ничего не видать — наверное, маленькая какая-нибудь или полустанок. За стеной стали собираться, снимать с верхних полок тяжёлые сумки, поднимать крышки диванов — Надя отчётливо представляла себе, что там сейчас происходит. «Значит, они выходят на этой станции».
     Она спрыгнула с верхней полки и села в ногах у своей подружки Жанны. Та проснулась:
— Ты чего не спишь?
— Жанна, сейчас по коридору будут проходить мужчина и женщина. Посмотри, пожалуйста, есть ли на лице мужчины родинка, большая такая, вот здесь,— она показала на щёку.
     Подруга с удивлением смотрела на неё: какой мужчина? какая родинка?
— Если у него есть здесь родинка, то это мой отец.
— Ты что, совсем с ума сошла, у тебя же нет отца.
— Жанна, скорей, скорей, а то они сейчас выйдут...
— Надька, есть родинка,— закричала она на весь вагон.
     Выходившие люди оглядывались на них. Надя вошла в купе, а Жанна продолжала кричать:
— Мужчина в зелёном костюме! Здесь ваша дочь! Здесь ваша дочь!
     Мужчина с удивлением смотрел на какую-то ненормальную девушку, кричавшую что-то про какую-то дочь. Они замешкались в тамбуре, остальные пассажиры, выходившие вслед за ними, недовольно ругались, протискиваясь к выходу.
     Надя выглянула из купе, и глаза её встретились с глазами женщины. Она узнала её — это была жена отца. И та женщина узнала её.
— Миша,— тихо сказала она, Надя лишь по движению губ поняла сказанное,— это же Надя!
     Но мужчина уже спускался со ступенек вагона.
     Поезд дёрнулся, и мимо окон поплыло зданьице вокзала, какие-то ларьки, киоски. Мелькнул при свете фонаря ярко-зелёный спортивный костюм.
     Надя лежала на своей верхней полке и молча сглатывала слёзы. Жанка внизу ругалась самыми последними словами.
     Вагон потихоньку затихал. Поезд набирал ход.