Мария КАРМЕЛЬ

(Наталья Самоделкина)

Красноярск

     По образованию педагог. Публиковалась в периодической печати, в «Новом Енисейском литераторе», в альманахе для детей «Енисейка».

НЕРАЗМЕННЫЙ РУБЛЬ

Святочный рассказ

     Любите ли вы святки? Любите ли вы их так, как любили их ваши предки: с диковатым восторгом язычника, с пьяным обжорством, колядками, свирепыми морозами и верой в перемену судьбы, ниспосланной небесами? Не скромничайте: любите! Любите и храните в памяти молитвы и заговоры, частушки и притчу о блудном сыне, а вот рецепт приворотного зелья — почему-то за иконой Божьей Матери.
     Но больше всего распаляет ваше воображение поверье, будто есть дьявольский способ добыть неразменный рубль, то есть такой рубль, который, сколько его не вынимай из кармана, снова появляется в нём. Но не всякий кинется его добывать — уж очень большие страхи ему предстоит претерпеть.
     Я уж всех и не припомню, но знаю точно, что, во-первых, надо взять чёрную кошку и нести её продавать в рождественскую ночь на перекрёсток четырёх дорог, одна из которых должна вести на кладбище.
     Второе. Здесь надо стать, помять кошку посильнее, так, чтобы она замяукала, и тотчас зажмурить глаза. Всё это нужно сделать за несколько минут до полуночи, а в полночь придёт Некий и станет торговать кошку. Этот Некий станет давать за кошку большие деньги, но ты должен требовать за зверя только рубль. Вот ценой больших страхов вы получаете за товар рубль: кладите быстрее его в карман, а карман держите рукою и уходите быстро и не оглядываясь.
     Этот рубль и есть неразменный — сколько его ни отдавай в уплату, он всё равно целёхонек будет лежать у вас в кармане. Вам только нужно попроворнее вынимать его столько раз, сколько стоит покупка.
     В-третьих, я предупреждаю всех, кто собирается встретиться на распутье в рождественскую ночь с дьяволом и торговаться с ним за чёрную кошку: нужно знать, что беспереводный рубль тотчас исчезнет из твоего кармана, если ты купишь что-нибудь бесполезное для себя или других людей.
     Согласитесь, пускаться в такие страсти может не всякий, разве только нехристь или поэт.
     Лёха Тюркин, отрок семнадцати лет, был поэтом и нехристем. Нехристем — понятно, а вот поэтом — в том смысле, что душа его была открыта для всех чудес: чуда опьянения, чуда сна и чуда сказки. Знания, умения и труд в число чудес не входили, и Лёха обходил их стороной.
     После встречи Нового года с болящей башкой он шёл мимо Храма, перебирая в кармане монетки, мечтая о бутылке пива. На пиво не наскребалось; проклиная всё, он в отчаянии подошёл к бабусе и купил стакан семечек. Засунув кулёк с покупкой в карман, он побрёл домой.
     Споткнувшись о папаню, Лёха догадался, что гуляли долго, заглянув в пустые стаканы и бутылки — что желали себе и гостям такого несусветного счастья, что не выпить было просто преступно. Матушка заохала в глубине квартиры и предложила чаду завтрак из оставшихся солёных огурцов. И было бы утро вновь рождённого года хмурым, если бы эта дружная семья в едином порыве не произнесла заветное слово «пиво», от которого ворохнулся даже папа. Маманя, как с новогодней ёлки, сняла с себя пятидесятирублёвую денежку и вручила сынуле.
     Лениво закусывали семечками, голова легчала и воздушилась, душа уже взмывала в зенит, угасали остатки разума.
     Тёмным вьюжным вечером Лёха наконец поднял голову с закуски: вместо тарелки лежала бумажка с шелухой от еды. В полном мраке и тишине наш отрок увидел на бумаге строчки, горящие красным огнём. Он протёр глаза и начал читать по складам текст: «Чтобы добыть неразменный рубль…»
     Читал долго: такая радость выпадала редко. Смысл огненных строк быстро охватил жарким пламенем остатки сознания, и Лёха с лихорадочным проворством начал действовать. Изловив дьявольскую любимицу у порога соседской квартиры, побежал к мосту и встал в аккурат под рекламой КЛВ (сейчас там бутафорские триумфальные ворота).
     Падал мелкий снежок, слегка вьюжило, мигали светофоры, близилась полночь…
     Прямо под ногами у Лёхи канализационный люк слегка брякнул и пополз в сторону.
     «Началось»,— подумал добытчик беспереводного рубля и от страха хотел уже дать дёру, но из люка показался совсем обычный, такой привычный и родной бомж.
— Слышь, сынок, подмогни,— уж совсем по-родственному попросил бродяга.
     Лёха вызволил беднягу почти из домашней теплоты и понял, что от расспросов и разговоров не отвязаться. Но, к удивлению парня, мужик вприпрыжку побежал к заветному ларьку, только позёмка лизала лохмотья его штанин.
     Лёхе хотелось курить, да и ноги уже прихватывал мороз, ворохнулась за пазухой кошка. Вдруг сквозь метель искатель приключений стал различать силуэт человека, он подумал, что это домой возвращается бомж, но по мере приближения фигуры, снова струхнул. Прямо на него пёр какой-то мужик в чёрном развевающемся плаще, потом отрок разглядел и маленькие крутые рожки, и прилизанные мысиком чёрные волосы, и рожу, ужасную рожу в синих разводах.
— Дай закурить,— по-человечески попросил Некий.
     Лёха совсем от страха запутался, но на всякий случай потискал кошку, чтобы она своему хозяину подала голос. Но кошка то ли уснула в тепле, то ли точно знала свою хозяйку бабу Фаю, так что голоса не подала. Лёха тиснул её посильнее, и она ответила: впилась всеми двадцатью когтями-сабельками парню в грудь, Лёха взвыл от боли и стал вытряхивать зверицу из-под куртки. Некий, ничего не понимая, мгновенно среагировал на танец незнакомца, стоящего в полночь посреди города. Действительно, опомнился он, только бандит может в это время стоять на большой дороге — да и врезал Лёхе прямо в грудь. Кошка чёрной стрелой взвилась из-под куртки и, не успев рассмотреть дороги, вцепилась в плащ Некого. Некий совсем от таких непоняток озверел, но своё зверство применить не смог, так как расцарапанный кошкой Лёха озверел поболе и врезал озверевшему Некому прямо в синюшную рожу. Несчастное животное, наконец обретя свободу, прыснуло вон со всех звериных ног, и под рекламой КЛВ остались двое.
     Бутафорские рога уже валялись в снегу, когда подоспел хозяин жилища под люком, на котором топтались Лёха и Некий.
     Остальное вы прочитаете в любой местной газете: о том, как милиция утром извлекла из люка троих пьяных мужиков, одним из которых был актёр местного театра, загримированный под Мефистофеля. Ну, мечтал парень о великом искусстве, а ему всё давали роль Волка в детской сказке. Вот он и гримировался на святки.
     Только Лёха молчал и сопел, даже доктора не требовал. Он вообще не помнил, как и зачем там оказался в рождественскую полночь. Я тоже хотела промолчать, да узнала, что КЛВ снова в строю.

Канск, январь 2003