Галина ЗИМНЯКОВА

Богучаны

     Родилась в п. Кок-су, в Казахстане. Окончила пединститут, факультет филологии. Работала учителем в школе, корреспондентом в районной газете. В настоящее время — научный сотрудник в краеведческом музее им. Андона.

ПОПУТЧИЦА

     Он лежал на земле, широко раскинув руки; было что-то богатырское, удалое в его фигуре. Рядом, у дороги, стоял запылённый газик. Друг и товарищ — так называл его Григорий. И ехать время, но не было сил оторваться от тёплой земли, будто каждая травинка удерживала, не отпускала от себя, и нужно было недюжинное усилие, чтобы рвануться и встать. Превозмогая желание, Григорий перевернулся на спину.
     Но дело к вечеру, машине пора на покой. «Сейчас я тебя в гараж доставлю, дружище, и почивай до утра, а утром уж, брат, извини — снова работа. Эхма, жисть! И кто тебя такую удумал?» Тряхнув головою, словно сбрасывая с себя наваждение, Григорий встал и бодро зашагал к машине.
     Вот, минуя лесок, газик выскочил к мосту, а там и до деревни рукой подать. Минут через сорок, широко раскидывая ноги, Григорий зашагал к своему дому. Впрочем, дом этот не его, дом Ритин, а до своего ещё вышагивать и через лес, и полем. Только всё перепуталось в жизни Григория. Рита — попутчица, знакомы недавно, а сердцем прикипел, кажется, навсегда; а там, где родное — дочь и жена,— лишь тонкая ниточка. Хрупко, непрочно.
     Как-то раз старуха, Ритина мать, в сердцах заругалась: «Гришка, не ходи ты к нам, её не позорь, сплетни уж из двора во двор ходють. Был бы ты холостой, слова бы не сказала». Постонала, поохала мать, на том и кончилось.
     И как только заломит душу, Григорий снова на порог: «Не ждали?» Рита пересудов не боялась — с мужем развелась, без детей, чего ж ей, бабе, хоронить себя заживо, да и Гриша по сердцу пришёлся, до того свой, что и словами не выскажешь. И с женой не живёт давно уж, так, лишь крыша одна да дитё общее. Да и чисто по-женски невмоготу, едва встретившись, не насытившись счастьем, отпускать от себя любимого. А ему и того тяжелее: сюда в дом — с улыбочкой, вроде как будто внутри всё выпрямится, развернётся, задышит. А там — как в темноту, словно в ночь непробудную, окунается. И только маленький, тёплый лучик — дочка — согревает застывающее сердце. «И куда всё девалось, ведь и любовь была вроде»,— думает иногда Григорий. А ответа нет, лишь облапит ручищами голову да сожмёт покрепче, до боли.
     А любовь была... Откинуть лет десять назад — наверное, опять пошёл бы за Катей. Потянулся бы, как телок, и молчал бы, молчал... Как тогда, когда, вскинув пушистые ресницы, Катя сказала: «Гриш, давай искупнёмся». А потом, когда, разомлевшие под солнцем, долго лежали на горячем песке, Григорий понемногу смелел, говорил что-то несвязное. А однажды и брякнул: «Может, поженимся, Кать?»
     Отгуляли свадьбу по осени, и будто в гулянке, в свадебном веселье растворилось их счастье, всё до капельки. Обыденным стало всё вокруг, и радоваться как будто стало нечему. До свадьбы словно магнитом тянуло к Кате, ждал встречи, волновался. И было во всём этом что-то томительное, приятное. Теперь Катя всегда была рядом, под боком, всё суетилась, что-то делала, теребила Григория: «Гриш, а это, а вот это бы...» А ему хотелось уйти от неё подальше, зарыться во что-нибудь мягкое и заснуть.
     Так и пошла жизнь с одним стремлением — забыться.

...А ЛЮБОВЬ ОСТАНЕТСЯ

     Они живут со мною по соседству. И каждый раз, видя их вместе, в душе невольно рождаются два чувства: зависть и удивление. Как бы нежелание поверить в то, что так может быть.
     ...Лида приехала в село год назад откуда-то издалека. Глаза потухшие, смеялась редко, да и то понятно — с двумя ребятишками несладко ей, видно, пришлось. Отчего с мужем рассталась, про то никому не рассказывала, всё в себе таила. А любопытных было много. Бабам узнать не терпелось: чего она, женщина с виду ладная, красивая даже,— а разведённая. Мужикам про своё: строгая или можно сговориться.
     А Лидия себя показать не спешила, всё больше с детишками да с хозяйством возилась. Правда, раз не удержалась. Подруги всё ж уговорили в художественную самодеятельность записаться. А голос у Лиды будь здоров, заслушаешься, особенно как русскую песню затянет — аж душу ломит. У дремучих дедов и старух и то слёзы наворачиваются. А частушки поёт задорно, вся преображается.
     Как-то на концерте её Виктор и услыхал. Парень был видный, девки за ним табуном ходили, да и замужние заглядывались. Широкоплечий, только что с Морфлота. Всё ещё ходил по деревне, примерялся — на какую бы глаз положить. В лицо Лиду сначала и не запомнил, но голос её долго, словно чудо нежданное, душу согревал. Так всю неделю и проходил как шальной, к себе прислушиваясь да слова из её песни насвистывая. А во второй раз, когда увидел её на сцене, точно про себя решил — брать «на абордаж».
     Только не тут-то было. Пыхнула, залилась вся пунцовой краской и ушла в темноту. Долго потом Виктор не решался подойти к ней, заговорить. Но времени даром не терял — всё выведал: и что дети у неё, и что приезжая. От старух слыхал — похваливали Лиду: «Гордая бабочка, не по нонешним временам». А Виктора это вроде и радовало, хотя понимал, что подступиться трудно.
     Дома мать, почуяв неладное, уже принималась не раз причитать: «Ярмо на шею решил надеть, дурень!» А Витюха своё гнёт. Про мужа Лидиного как-то не вспоминал, а вот про детишек частенько задумывался, предполагал, что всё здесь не так-то просто будет. Но забыть Лиду, не думать о ней уже не мог.
     Тут и случай подвернулся подходящий: посадили на молоковоз. А может, и сам напросился. На ферме Виктор стал частый гость, а через пару месяцев всё же растопил женское сердце. Стал и в дом наведываться. Колька с Наташей вначале хохлились, как воробьи, потом понемногу привыкать стали. А как с вещами перекочевал в Лидин дом, слухи по селу поползли: «Надолго ли Витька подженился?» Пересуды его злили, раздражали — так хотелось иному говоруну в зубы съездить, но Лида уговаривала: «Образумься, поболтают и перестанут». И вправду — посудачили люди добрые да и перестали.
     А семья крепла, всё дружнее становилась. Первый раз, когда к старшему пришёл на собрание, даже боязно было. Мало ли кто что брякнет. Но всё обошлось. Потом в школу стал ходить смело. Видел, как другие пацаны с завистью смотрели на Кольку, а тот выгибал грудь, гордился отцом.
     Дочка меньше нуждалась в Викторе, та всё к матери больше жалась. А Лида расцвела, похорошела. Как-то в задушевной беседе поделилась самым сокровенным: «Пополнение ожидается...» И светло улыбнулась, как будто не мне, а Виктору.
     Испокон веков люди сказывают: «Не родись красивой, а родись счастливой». Может, и вправду в этом мире для каждого из нас что-то предопределено? Хоть и кажется порою, что женская судьба непредсказуема, но есть какие-то внутренние законы, невидимые глазу, словно наезженная колея. Как бы ни хотела, а от судьбы не уйдёшь: горе не обойдёшь и со счастьем не разминёшься.