Исмат БАБАЕВ

Красноярск
Постоянный автор «Нового Енисейского литератора». На протяжении 2007 года в альманахе публиковались его армейские рассказы.

БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?

(Или как этот вопрос решил Бурьяковский)

      Служил со мной человек по фамилии Бурьяковский (между собой мы его звали просто Бурьяк), который был призван на полгода раньше меня. Этот человек был крайне воспитан, умён и никогда не обижал молодых солдат. Он был писарем нашей роты, а также неплохо рисовал. Все мы его очень уважали и искренне любили.
      Когда он прослужил уже полтора года, а мы с моим другом Мустафой — год (раньше в своих рассказах я уже писал об этом человеке), Бурьяковского назначили старшиной нашей роты. Для непосвящённых хочу пояснить: в армии существует система нарядов, в которых солдаты охраняют военные посты, работают на кухне, приводят в порядок стрельбище и производят разные прочие бытовые работы, требующие постоянного выполнения. Для солдат наряды бывают лёгкими, средними либо трудными. Например, охранять войсковой бассейн летом — это счастье: в течение 24 часов дневальный по бассейну имеет право круглосуточного купания в этом бассейне, не пуская туда других и отлучаясь только на завтрак, обед и ужин. Совсем другое дело — в течение суток охранять склады вооружения, находясь всё время в состоянии повышенной готовности, и при этом на сон остаётся очень мало времени, либо чистить всю ночь, клюя носом, картошку до самого утра, — такие наряды считались трудными. Поскольку в наряд нас назначал старшина, который сам являлся старослужащим, то на лёгкие наряды он назначал старослужащих, а трудные доставались молодым. Так как мы с Мустафой служили уже год и считались старослужащими, то могли рассчитывать на лёгкий наряд.
      Однажды мы обнаружили, что были назначены Бурьяковским дневальными по батальону, и это нас очень удивило, поскольку этот наряд не соответствовал нашему положению (выражаясь сегодняшним жаргоном, мы были «реальными конкретными пацанами»). Недолго думая, мы с Мустафой пришли к единому мнению, что, наверно, у Бурьяковского иного выхода не было. Но, к нашему удивлению, через неделю эта история повторилась! Мы опять не поинтересовались, с чем связана такая несправедливость, поскольку знали, что иногда наряд назначает командир нашей роты (офицер), а ему глубоко безразлично, кто там у нас в роте является «стариком», а кто «салагой». Однако ещё через четыре дня мы вновь были назначены дневальными по батальону. Мы были в шоке! Тогда мы решили ночью, когда старшина более-менее свободен от своих обязанностей, узнать у Бурьяковского, в чём дело.
      И вот два часа ночи. Бурьяковский находился в каптёрке и не спал. Мы с Мустафой аккуратно постучались в дверь и услышали в ответ подавленный голос Бурьяковского: «Войдите!» Открыв дверь, мы зашли. Старшина сидел в дальнем углу каптёрки за столом, над которым горел свет лампы под абажуром. Перед ним стояла почти полная бутылка коньяка и лежала сушёная солёная рыба. Выпивая коньяк и закусывая рыбой, он глухо, трагично рыдал, а слёзы, капая с его лица, падали на распечатанное письмо, лежащее на его столе. Увидев нас, он сказал: «Знаю, мужики, вы пришли меня бить…» Я ответил: «Перестань, Бурьяк, ты же знаешь, что мы тебя все очень любим и уважаем, но мы же должны всё-таки узнать, что случилось и почему ты всё время назначаешь нас дневальными по батальону». Он протянул мне письмо и попросил, чтобы я его прочитал. Я категорически отказался, сказав, что не читаю чужие письма. Тогда он снова потребовал, чтобы я прочитал письмо. Я вновь отказался, и тогда он сказал, что если я ему друг, то должен прочитать это письмо. Молча взяв письмо в руки, я начал громким голосом читать. Суть этого письма была в том, что некая девушка (любимая девушка Бурьяковского) в жёстких тонах требовала у него, чтобы он ей больше писем не писал, так как она выходит замуж за другого человека. Эта новость поразила нашего старшину до глубины души. У него началась депрессия, сопровождающаяся бессонницей, и он не мог из-за этого спать. Дабы притупить своё горе, каждую ночь он пил спиртное, стараясь забыть случившееся. На деле же получалось наоборот! От спиртного его сердечные муки обострялись ещё сильней, и у него появлялось сильное желание застрелить себя. Утром, приходя в себя и вспоминая о своём ночном желании, он ужасался. Понимая, что долго он так не выдержит и когда-нибудь именно ночью действительно застрелится, он нашёл очень оригинальный способ защиты от необдуманного поступка. Для этого он стал назначать дневальными нас с Мустафой. Для того чтобы застрелиться, ему, естественно, понадобится автомат с патронами, а ключи от ружейного парка, где находились все виды индивидуального стрелкового оружия, находились у старшины, то есть у него. А этот парк находился в двух метрах напротив поста дневального. Поскольку мы с Мустафой никогда не боялись старослужащих солдат, создавая с ними конфликтные ситуации, Бурьяковский считал нас сильными людьми с крепким характером (Мустафа в самом деле обладал феноменальной физической силой, а я в наших отношениях был «мозговым центром»). Старшина прекрасно сознавал, что если он ночью в нетрезвом состоянии захочет открыть ружейный парк, чтобы взять автомат, то ни я, ни Мустафа ни в коем случае не дадим ему этого сделать. Он считал, что никто, кроме нас, не догадается его остановить, и потому, назначая нас дневальными, он практически спасал свою жизнь.
      Узнав трагичную историю, как нам тогда показалось, мы с Мустафой также были поражены таким «подлым, ужасным предательством» (мы наивно полагали, что такое поведение — редкость.) и начали наперебой по-дружески ругать и успокаивать Бурьяковского: «Как же ты, такой красивый десантник, с голубыми погонами, хочешь покончить с собой из-за какой-то бабы?! Когда ты вернёшься домой, она сто раз пожалеет, что вышла за другого замуж! И вообще, её нужно культурно наказать!» По нему стало видно, что он ждёт от нас конкретных предложений. И тогда мы начали чертить план «боевых действий» против этой девушки, которая находилась в нескольких тысячах километров от нас. Наш план состоял в следующем: увольняясь из армии и надев самую крутую военную форму: сапоги в гармошку, огромные аксельбанты, значок парашютиста с надписью «500 прыжков», — он должен был приехать домой. На следующий же день ему нужно было купить большой букет с чётным количеством роз (намёк на то, что он её похоронил в своём сердце) и преподнести ей этот подарок, поздравив с замужеством. При этом Бурьяк должен был искренне благодарить её за то, что она вышла замуж, избавив его от неприятного разговора-объяснения, так как он сам её давно разлюбил, но стеснялся ей в этом признаться (сокрушать чьи бы то ни было надежды всегда неприятно). По нашему мнению, она должна была жутко пожалеть о случившемся, и умолять его простить её и принять обратно (согласен, наивными были). После долгих уговоров Бурьяк должен был взять её в любовницы, а через месяц жестоко бросить. Наконец-то на лице Бурьяка засияла детская, счастливая улыбка. Он искренне поверил, что так и будет. С тех пор дневальными он нас больше не назначал (но мы всё равно держали его в поле зрения). Через полгода он, уволившись, уехал домой, на родину. Я не знаю дальнейшего продолжения этой истории, но надеюсь, что когда-нибудь я найду информацию о Бурьяке, оставленную им самим на сайте о сослуживцах в Интернете. И узнаю, как закончилась эта история.