Вениамин ЗИКУНОВ
ЗЕЛЁНОЕ СОЛНЦЕ
Гражданин нашего посёлка Сергей Сергеевич — очень хороший человек. Он сильно любит всех жителей Земли, включая бездомных собак, кошек и голубей...
У Сергея Сергеевича серые, доверчивые, незамутнённые злым умыслом и нехорошей завистью глаза, они излучают такое тепло, что хочется в холодный день поднести к лицу Сергея Сергеевича озябшие руки, чтобы отогреть их, словно в ласковой деревенской печурке. Нос у Сергея Сергеевича торчит маленькой пипочкой и всегда с мокротой. Сергей Сергеевич ловко и совершенно интеллигентно вытирает нос рукавом куртки, отчего рукав блестит от манжеты до изгиба локтя...
Я лично уважаю Сергея Сергеевича за бескорыстие и мудрость, за общительность, часто беседую с ним, потому что говорить с Сергеем Сергеевичем — одна радость: светлеешь душой и сердцем и начинаешь сознавать, что не перевелись ещё на белом свете настоящие люди.
На днях спускался Сергей Сергеевич по лестнице подъезда в белых сапожках с железными подковками. Сильно он топал сапожками по бетонным ступенькам, и правильно делал, так как ни у кого в нашем доме не было такой красивой обуви. Тихо ходить в красивых сапожках — большой грех, иначе встречные люди могут равнодушно пройти мимо и не заметить в спешке обновку.
Увидев меня, Сергей Сергеевич привычно вытер рукавом под носом, расплылся в широченной улыбке и стал похож на довольного лягушонка, который нежится под грибным дождём на влажном листе болотной лилии.
— Посмотрите, дядя, какие у меня сапожки, — поднял он высоко ногу и прищёлкнул от удовольствия языком.
— Хороши, хороши... Первый раз вижу такую красивую обувь, — удивился я.
— Это ещё не всё, — засмеялся Сергей Сергеевич, довольный, что вот так сразу, без «кина», наповал поразил и ошарашил взрослого человека. — По бокам на сапожках приделаны жёлтые утятки. Вот здесь, под штанами...
Сергей Сергеевич приподнял гачи толстых вязаных штанишек.
— Ничего себе! Вот это да! Надо же... Мне б таких птичек, как легко бы ходил я по улицам. Может быть, даже вприпрыжку.
Сергей Сергеевич опустил гачи, сочувственно засопел носом:
— Большим дядям такие сапоги не шьют...
— А зря, наверное? — спросил я Сергея Сергеевича.
— Конечно, зря, — убеждённо поддержал он меня. — Всем людям надо продавать красивые сапожки, чтобы люди были тоже красивые и весёлые...
Сергей Сергеевич пошёл вниз, выбивая яростную дробь железными подковками...
***
На той неделе Сергей Сергеевич кормил голубей. Он бросал птицам горстями замоченные крошки из железной голубой чашки. Голуби жадно клевали хлеб, а рядом серые пыльные воробьи подбирали остатки крошек. Сергей Сергеевич был очень доволен собой, сиял, словно начищенный наждачной шкуркой медный тазик.
— Хорошо клюёт? — спросил я Сергея Сергеевича.
Спросил просто так, без всякого смысла, просто стыдно молчком проходить мимо хорошего человека и не сказать ему какого-либо приятного слова.
Сергей Сергеевич вывалил из тарелки остатки сырых крошек птицам и спросил:
— А что бы вы, дядя, делали, если бы у вас выросли крылья?
— Полетел бы над землёй, наверное... — неуверенно ответил я.
— А куда?
— Гм, гм... не знаю. В Африку слетал бы или на Алтай, где жил в детстве...
Сергей Сергеевич вытер нос рукавом куртки, хлопнул по луже на тротуаре белым сапожком. Веером взлетели красные от застойной ржавчины брызги, словно крупные, блестящие рябиновые ягоды...
— А я так думаю, дядя... Людям крылья не нужны. Иначе они будут все летать куда попало, куда на ум взбредёт, и на Земле некому будет жить. Она придёт в запустение...
Что я мог сказать в ответ Сергею Сергеевичу? Прав он, чёрт дери, прав. Крылья для человека, действительно, баловство. У нас и без крыльев много порхающих двуногих существ, живут они без особой натуги, мельтешат незаметно над земной поверхностью и уходят туда, куда все уйдём, не оставив ни следа, ни доброго помысла.
Я сел у подъезда на скамейку, чтобы подумать над словами Сергея Сергеевича. Они ведь не зря были сказаны. Над головой висело голубое и ясное небо. Земля отдала за лето травам, деревьям и овощам свои соки. Пахла она скорой осенью. Горизонт упирался в блёклую кромку земли, но не манил он меня вдаль, не привораживал загадкой. Потому что там, за горизонтом, не было для меня никакой надежды на счастье...
А потом, ночью, снился мне сон: взлетел я всё же в небо и летал легко и быстро — ласточки не могли за мной угнаться. Внизу от края до края лежала моя Земля: с озёрами, с тайгой, с красной калиной в забоках, с высокой солнечной поленницей у домика лесника, с Кордильерами и Москвой. Я летел и кричал с высоты:
— Люди добрые! Поверьте, наша Земля очень маленькая, как вздрагивающий во сне сжатый кулачок ребёнка... Люди добрые...
Я проснулся... Вскочил с постели, распахнул форточку. Мелкие городские звёзды, как дождевая морось, сыпались на землю, а внизу, у окон первого этажа, шептались о чём-то сухие тополиные листья. Мне показалось, что я очень одинок в этом мире и навсегда заблудился в нём, потерял дорогу к людям...
Я давно не летал во сне. А вот сегодня взлетел. Подарил мне страшный и сладкий сон Сергей Сергеевич. И вдруг я понял: это мой последний сон с полётом, не будут они ко мне больше приходить ночами, не распахнётся надо мною мир даже во сне. Никогда не распахнётся....
***
Осень шла хозяйкой по городу, рассыпала торопливо по улицам мокрые листья, заполнила окраины волглым запахом грибов из поредевшего недальнего леса. Город давно не видел солнца и казался пустым и вымершим.
Последнее время Сергей Сергеевич со мной не встречался. Или мать его реже стала выпускать на улицу, или прохудились его белые сапожки с жёлтыми утятками на голенищах. А без Сергея Сергеевича, сами понимаете, не та жизнь, скучнее идёт она, и полностью приостановился мой духовный рост, потому что общаться приходится только со взрослыми людьми. А взрослые люди хоть и говорят разными голосами, выкаблучиваются эрудицией и общей политической и общественной начитанностью, а по сути мыслят одинаково: все разговоры сводят к дороговизне одежды с индексом «Н», говяжьего мяса в кооперативных магазинах да к деньгам, которых сколько ни получай, а всё равно не хватит! Скучно жить, дорогие товарищи, когда тебя окружают только взрослые люди...
Вот поэтому я несказанно обрадовался, увидев спускающегося навстречу мне по ступенькам подъезда Сергея Сергеевича. Он был всё в тех же белых сапожках, правда, теперь уже не новых, а поблёкших, потрескавшихся. Но подковки ещё не отлетели от подошв: стучали они по бетону с боевым цокотом.
Сергей Сергеевич держал в руках лист бумаги, вырванный из школьной тетради.
— Это что у тебя за документ? — спросил я его.
— Это не документ, а пейзаж... Солнце здесь нарисовано и птички...
— Покажи...
Сергей Сергеевич охотно протянул мне бумагу. Я развернул её и посмотрел на рисунок. Я увидел нарисованное зелёным фломастером солнце, а от него по всему листу распластались жирные, словно гусеницы, зелёные лучи, и летели куда-то, купаясь в солнечном тепле, красные загадочные птицы...
— А почему у тебя зелёное солнце? — спросил я Сергея Сергеевича.
— А как же? — удивился он моему вопросу. — Если его всамоделишным, огненным, нарисовать, то смотреть на картину будет нельзя. Слёзы потекут. А так хорошо. Смотри сколько хочешь...
Я вернул рисунок Сергею Сергеевичу и смущённо начал оправдываться:
— Поглупел совсем... Из-за общей недоразвитости и тупости не догадался, почему солнце зелёное. Оно и должно быть таким. Куда ты, Сергей Сергеевич, понёс его?
— Да так, — смутился он.
— Скажи, не утаивай от друга.
— А вы не будете смеяться?
— Нет, конечно...
Сергей Сергеевич посмотрел по сторонам — не подслушивает ли нас какой скучный человек — и тихо сообщил:
— Я солнышко на улицу выпущу... Оно сегодня не взойдёт, потому что далеко ему лететь до неба, а завтра или послезавтра взойдёт. Снова тепло будет на улице, и лужи высохнут...
Сергей Сергеевич вытер нос рукавом куртки и пошёл своей благородной дорогой...
А на следующее утро действительно взошло солнце, и чистая удивительная сила исходила от него. Наступил погожий день, пели неистово птицы в опустошённых ветрами тополях, и не было на сердце тревоги. Осень выдалась на радость всем — тёплая и ясная, так и хотелось существовать в этом мире дольше, чем положено...