Галина ЧЕРНОВА
д. Ермолаево Берёзовского района
АЙНО ИЗ БЛОКАДНОГО ЛЕНИНГРАДА
Это имя — как гром и как град:
Петербург,
Петроград,
Ленинград.
Николай Асеев
Тяжелейшей ценой заплачено за Великую Победу. Всё закрутилось в один страшный клубок: мир и война, тыл и фронт, день и ночь, голод и страдания. По архивным данным, в Красноярский край было завезено из Ленинграда 11 тысяч человек, в том числе полторы тысячи детей. Истощённые люди по дороге умирали, и до Красноярска доехали не все. Айно Андреевне Варламовой удалось всё пережить.
По происхождению она была финка, русскоподданная. «Айно» в переводе с финского — единственная. «Когда пришёл Пётр Первый, финн уже рыбу ловил»,— говорила она о своём народе. В ней поразительно сочетались внешняя и душевная красота. В огромных голубых глазах вместе с веселинкой застыло неизбывное чувство боли и утраты. Но, несмотря на это, даже когда ей было 80 лет, она удивляла своей бодростью и жизнелюбием, сердечностью и любовью к жизни.
Когда началась война, Анне (так в Сибири стали называть Айно) было неполных 16 лет. Вскоре Ленинград был взят вражескими войсками в кольцо, и в городе начался голод, от которого к октябрю 1942 года погибли 641 803 человека. Мама Анны, Сусанна Андреевна, сумела посолить немного животного жира. Когда от голода дети теряли сознание, она давала им по маленькому кусочку пососать. В их дворе несколько дней находились советские солдаты, которые резали лошадей для обеспечения фронтовиков мясом. Вот мама и исхитрилась утаить жира.
6 сентября 1941 года немцы захватили Невскую Дубровку. Здесь, в окопах, люди жили, здесь и рожали. Всё было разбомблено, и земля смешана с кровью. Гитлер решил стереть с лица земли Ленинград. Из документов: «После поражения Советской России нет никакого смысла в дальнейшем существовании этого большого населённого пункта».
Но к 25 сентября 1941 года гитлеровцы потеряли под Ленинградом 190 тысяч солдат и офицеров, 500 орудий, 750 танков и бронемашин, свыше 1000 самолётов…
Сумеем ли мы оценить, понять всё, что выстрадали ленинградцы, как они выстояли в эти суровые, страшные блокадные дни? Девятьсот дней и ночей длились систематические налёты авиации и артиллерийские обстрелы. Девятьсот дней мук и слёз, горестей и смертей, надежд и тревог, труда и борьбы. Сколько бедствий встаёт сразу за этими словами — девятьсот героических дней!
С 20 ноября 1941 года была установлена норма выдачи хлеба: рабочим и инженерно-техническим работникам — 250 граммов, служащим, иждивенцам и детям — 125 граммов. С 25 декабря 1941 года норму прибавили: рабочие стали получать 350 граммов, служащие, иждивенцы и дети — 200 граммов.
Враг силой не мог нас осилить,
Нас голодом хочет он взять,
Отнять Ленинград у России,
В полон ленинградцев забрать.
Такого вовеки не будет
На невском святом берегу,
Рабочие русские люди
Умрут, не сдадутся врагу!
Николай Тихонов
К весне 1942 года паёк для служащих, иждивенцев и детей составлял 250 граммов. Дети сразу съедали свой драгоценный кусочек. Соли не хватало, выдавали на семью по 0,5 килограмма в месяц. Чтобы утолить голод, пили солёную воду, от этого ещё больше отекали. Анна вспоминала, как однажды забралась в большой чан из-под капусты, на дне которого были кристаллики соли. Благо, проходил мимо мужчина, который услышал крики. С большим трудом её вытащили — удивлялись: как только она туда влезла?! Да подставила доску и забралась. А оттуда — никак.
Ко Дню Октябрьской революции в 1941 году детям дополнительно выдали двести граммов сметаны и сто — картофельной муки, а взрослым — по пять солёных помидоров.
Кипяток продавался с часу до трёх по одному литру на человека. Если в один присест выпить горячей воды, даже без крошки хлеба, возникает ощущение сытости: «Будто две тарелки супа съела, бульоном пообедала». Увы, скоро организм разоблачал обман, и голод возникал с новой силой. Злоупотребление жидкостью приводит к водянке: распухают руки и ноги, вздувается живот, расплывается лицо. Больная полнота ещё хуже, чем худоба и голодное измождение. Все это знали — читали, слышали, но как, чем заглушить, задавить неотступное желание, постоянную потребность, саму мысль о еде? Анна знала твёрдо и точно: невыносимо слушать и читать о еде. Слова тотчас оживают, обретают реальную форму, цвет и даже запах. С каждым днём всякое движение не только даётся всё труднее и труднее, но и вызывает внутреннее сопротивление. Не хочется вставать, идти, что-то делать, даже разговаривать.
На рынке съестного было мало. Предлагали столярный клей, клочки лошадиных и коровьих шкур. Из шкурок с добавкой клея получался отличный студень. Можно было и одним клеем обойтись; запах, правда, очень уж неприятный — гнилостный. Встречался деликатес — жмых подсолнечника: от него во рту удивительный вкус и аромат семечек и растительного масла. И съедался медленно — такой крепкий. Торговали горелой землёй с Бадаевских складов: она считалась калорийной, была не только сладковатая, но и пропитана жирами, цена же на всё про всё 30 рублей.
Запеленатых в простыни, одеяла, скатерти умерших везли на детских салазках к ближайшим больницам и кладбищам, а то и складывали в заледенелые подвалы. Трупы увозили на грузовиках, как дрова,— навалом. В Ленинграде только по официальным данным умерли от голода: в ноябре 1941 года — 11 085 человек, в декабре — 52 881. На Пискарёвском мемориальном кладбище — только на Пискарёвском! — захоронено 470 000 жертв блокады. Для сравнения: в Хиросиме и Нагасаки погибли от атомных взрывов 320 000 человек.
Сначала Анна работала на болоте — на заготовке торфа. Здесь выдавали хлебушка 0,5 килограмма и суп из геркулеса. Те, кто постарше, резали торф на определённого размера куски, на носилках выносили в поле, сушили, затем укладывали в небольшие вагонетки — временно по льду была проложена узкоколейка — и вывозили в город для отопления домов.
Враг рассчитывал, что пробудит в ленинградцах самые низменные, животные инстинкты. Он был уверен, что голодающие, мёрзнущие, жаждущие люди вцепятся друг другу в горло из-за куска хлеба, из-за глотка воды, возненавидят друг друга, начнут роптать, перестанут работать и в конце концов сами сдадут город.
Так пусть от истока до устья
Невы пронесётся, как гром:
«Умрём, но врага не пропустим
В наш город, в родимый наш дом!»
Николай Тихонов
Однажды при добыче торфа Анна опасно поранила руку об острый угол ножа. Старый добрый хирург, работавший раньше в институте имени Павлова, руку девушке спас. Как только затянулась рана, Анна вместе с братом Андреем в составе бригады занялась расчисткой дороги через Ладогу. Работали с 6 часов утра, на морозе, с лопатой, которая к вечеру становилась неподъёмной. Ночевали в деревне Углово. День и ночь смешивались и спрессовывались в сплошные снежные завалы. По «Дороге жизни» шли обозы с хлебом до Ржевки (пригород Ленинграда). Сейчас здесь стоит памятник девушке-регулировщице. В течение 152 дней работала ледовая ладожская трасса.
Казалось, что конец земли.
Но сквозь остывшую планету
На Ленинград машины шли:
Он жив ещё. Он рядом где-то.
На Ленинград! На Ленинград!
Там на два дня осталось хлеба.
Там матери под тёмным небом
Толпой у булочных стоят.
Сто двадцать пять блокадных грамм
С огнём и кровью пополам.
Ольга Берггольц
В семье Анны было пятеро детей, считая её, мама и старая бабушка. Отца в 1932 году репрессировали, о судьбе его ничего не было известно. Он был реабилитирован только после смерти Сталина. И все трудности по воспитанию детей легли на плечи матери.
С непроходящей болью вспоминала Анна Андреевна осаждённый город на Неве, дорогу через Ладожское озеро.
Мне в атаках не надобно слова
«вперёд»,
Под каким бы нам ни бывать огнём —
У меня в зрачках
чёрный
ладожский лёд.
Ленинградские дети лежат на нём.
Александр Межиров
Ленинградские дети. Они были мужественны и стойки. Вместе с взрослыми трудились, боролись и… учились. Учились, несмотря ни на что. Учителя и ученики, и те и другие из мёрзлых квартир, сквозь стужу и снежные заносы шли за пять-шесть километров в такие же мёрзлые, оледеневшие классы.
Нас шатает… Почти весь день
Мы на корточках — по болоту.
Даже двинуть рукою лень.
Тело сводит и жжёт ломота.
Только вечером перед сном
В детском доме больным ребятам
Клюкву выдали спецпайком —
По семнадцати штук на брата.
22 мая 1942 года умер от голода брат Анны — Вайно, восьми лет от роду.
Дорога в Сибирь. Перед отправкой долго сидели на берегу Ладоги, промёрзли все косточки, больше и мёрзнуть нечему. Маму с горем пополам довели до места — опухшая, руки-ноги не держат. В таком же состоянии и брат Андрей 1931 года рождения.
Погрузились в «телячьи» вагоны битком. Печь-буржуйка по центру. В дороге кормили похлёбкой и выдавали хлеб. Сразу за паровозом была прицеплена платформа, на которую со всего состава выносили мёртвых. Как только платформа наполнялась трупами, на следующей станции её отцепляли и заменяли другой. И так от станции к станции продолжался этот страшный процесс, который невозможно вычеркнуть из истории и стереть из памяти. Анна Андреевна считает, что треть блокадников по пути в Сибирь отошли в мир иной. И до сих пор не знает, где был погребён в общей могиле её брат Андрей. Завернули мёртвого в простынку, унесли на платформу — и всё… Прощай навсегда, родной.
Об этом есть и воспоминания Виктора Астафьева, учившегося в ту пору в ПТУ:
«На станции отцепили от поезда, идущего с эвакуированными ленинградцами, ледник, набитый покойниками. Ближний Берёзовский совхоз выделил подводы и возчиков, мы наряжены были им в помощь.
…Похоронами я был не просто раздавлен, я был выпотрошен, уничтожен ими и, не выходя на работу, отправился в Берёзовку в военкомат, чтобы проситься на фронт».
Будущий писатель рассказал военкому о том, как ему теперь горько жить, и пусть он лучше умрёт на войне, защищая Родину.
Шок на всю жизнь, мурашки по коже. Дрожат непослушные старческие руки Анны Андреевны, опухшие, искалеченные. Сколько хочется ей поведать, поделиться своей болью! Может, это и был ад?
Ехали в вагоне вместе с женщиной, у которой умерла единственная дочь. С дочери сняли одежду, труп завернули и унесли. Бордовая кофточка, оставшаяся на полу, была усыпана белыми опилками — так казалось издалека, на самом деле это были вши — несметное их количество. В огне буржуйки уничтожали всё, что можно было сжечь.
Вот и станция Боготол, Тюхтетский район. Здесь высадили семью Айно Андреевны и других ленинградцев, чтобы распределить по близлежащим деревням. Все прибывшие из блокадного Ленинграда были больные, истощённые, у всех понос. В первую очередь их мыли, снимали всю одежду, затем её прожаривали или сжигали. Лица ленинградцев были худые, измождённые, лишённые мимики, с огромными, глубоко посаженными в глазницах, почти неподвижными скорбными глазами, черепа обтянуты жёлтой кожей с въевшейся копотью буржуек. Казалось, что нет уже ни капли сил в этих жутких ходячих скелетах. Но эти люди жили, работали, боролись с врагом, с голодом, холодом и смертью.
Если бы удалось найти такие весы, чтобы на одну чашу можно было положить великий подвиг наших солдат, а на другую — трудовой подвиг наших женщин, то чаши этих весов стояли бы вровень, как стояли, не дрогнув, под военной грозой в одном строю с мужьями и сыновьями героические советские женщины.
27 января 1944 года — день снятия блокады…
Такого дня не видел Ленинград!
Нет, радости подобной не бывало…
Казалось, что всё небо грохотало…
Приветствуя великое начало
Весны, уже не знающей преград!
Гремел неумолкаемо салют
Из боевых, прославленных орудий,
Смеялись, пели, обнимались люди.
Пискарёвское кладбище. Здесь лежат ленинградцы. Здесь — горожане: мужчины, женщины, дети. Рядом с ними — солдаты-красноармейцы. Всей жизнью своей они защищали тебя, Ленинград! Имён блокадных мы всех перечислить не можем. Так много их под вечной охраной гранита. Вечная слава героям!
В Ленинграде семья Анны, ещё до войны, дружила с семьёй Тани Савичевой. Жили недалеко друг от друга. Таня оставила о себе память тем, что в зелёном блокноте в дни блокады отмечала имена умерших родных, день, час и год. Шесть человек из её семьи похоронены на Пискарёвском кладбище. А Таню после блокады вывезли в Горьковскую область, в детдом. Но спасти её уже не смогли: слишком истощён был организм. Похоронили её на деревенском кладбище.
Деревня Двинка Тюхтетского района, которая приютила семью Анны, стала для них вторым домом. Сибиряки, сами хватившие лиха, помогали и обогревали как могли. Блокадникам-ленинградцам колхоз выделял помощь: ведро сыворотки и 0,5 килограмма хлеба на человека в день. Хлеб пшеничный, круглый, испечённый на капустном листочке — вкус его в памяти Айно до последних дней оставался самым лакомым.
В колхозе работали мама Сусанна Андреевна и сестра Хилья. Мама долго не могла оправиться после голода, выручали лесные дары: чёрная и красная смородина, малина, щавель, черемша, дикий чеснок. Первый зелёный чесночок и черемшу нарезали мелко, мешали с сывороткой, если была соль — подсаливали. Вкуснятина была тогда…
Айно определили почтальоном. Носила почту босиком по тропинкам-дорожкам. И сама себе принесла повестку о мобилизации в город Челябинск — в трудовую армию. Ещё двум девушкам из ближних деревень пришли повестки. Втроём приехали они к поезду, но опоздали: пока на быках добирались, промедлили. Тогда их определили в городе Красноярске на паровозостроительный завод, в малярный цех (ныне завод «Сибтяжмаш»). Красили паровозы. Летом обязывали трудиться в подсобном хозяйстве завода. Рабочий день — с 8.00 до 20.00, выходной — воскресенье. Здесь на хлебную карточку выдавали килограмм хлеба, а на обед — талоны, по которым получали щи, супы, иногда котлетку. Жить можно — по сравнению с тем, что было.
Анна Андреевна сибиряков вспоминала с благодарностью и теплотой, всех помнила по фамилии: начальника подсобного хозяйства Блинова, инженера завода Каменского, директора Чумичёва, своих соседей и подруг. Когда удавалось, навещала родных в деревне Двинке — пешком от станции за 50 километров.
В 1950 году Анна Андреевна вернулась в родные места, в Ленинградскую область. Работала в больнице санитаркой, в прачечной, в управлении гостиниц Ленинграда. Из Сибири уехала с сыном, растила его одна, приходилось успевать на двух работах. Мальчик всегда был с мамой — помощник. Вырос, получил образование и уехал в Сибирь-матушку. Теперь двое взрослых внуков Анны Андреевны живут в городе Сосновоборске.
Сестра Хилья осталась жить в Сибири, и в Красноярске — двое её сыновей. Мама, сестра Хилья и бабушка похоронены в Сибири.
Сама Анна Андреевна снова приехала в Сибирь. Много лет она, ветеран Отечественной войны, жила в деревне Ермолаево. Соединились с сыном. Жили порой трудно, но бодрости духа у неё было не отнять, ведь она — блокадница Ленинграда. Была награждена юбилейными медалями в честь Победы, медалью «В память 300-летия Санкт-Петербурга».
Умерла Анна Андреевна Варламова в декабре 2006 года в Ермолаево.
Прошли годы — много лет, и ещё пройдёт время, но героические дни Ленинградской обороны впечатаны в историю навечно. Это прошлое неподвластно времени, оно не померкнет, не потускнеет, не исчезнет, не забудется никогда. В Музее истории Санкт-Петербурга под стеклянным колпаком хранится метроном. Громко тикая, он отсчитывает время. Этот метроном включали в Ленинградском радиокомитете после объявления воздушной тревоги. И он стучал до отбоя, как большое сердце города. Сердце, которое нельзя остановить.
Об авторе:
Галина Петровна ЧЕРНОВА — автор нескольких книг стихов и прозы, часто публикует свои произведения в «Новом Енисейском литераторе».