Станислав АФОНСКИЙ

Кстово Нижегородской области

     Станислав Николаевич Афонский (Козлов) — член Союза журналистов, поэт, прозаик, публицист. Мальчишкой вместе с родителями, преподавателями прифронтовых курсов усовершенствования для офицеров, дошёл до Германии. Публиковался в местной печати, в альманахах «Арина», «Новый Енисейский литератор», в журнале «Знамя».

ДЛЯ ЧЕГО ЗАКАЛЯЛАСЬ СТАЛЬ?

     2010-й год — 90-летие формального окончания Гражданской войны. Формального потому, что фактически она продолжается до сих пор. Если не в «горячем», то в «холодном» виде. Споры различной степени накалённости о белых и красных и разделения на тех и других не кончаются. Неприязнь одних к другим, подспудная ненависть, взлелеянная десятилетиями умелого влияния на массовое сознание. Сегодня говорят, что пора с этим кончать. Но как, если не исчезают идеологические основы, от которых слишком многие не хотят или не могут избавиться? Одним из фундаментов ненависти остаётся книга Николая Островского «Как закалялась сталь»…
     В предпоследний раз я читал её, учась в школе, ещё до того, как её начали там «проходить». Перечитывал несколько раз — чуть ли не настольным Евангелием была она для меня. Евангелием революции и Гражданской войны. Романтика. Героика. Подвиг. Неукротимость духа. Борьба за освобождение человечества и всеобщее счастье. Олицетворение добра — Павел, Жухрай, революционеры, красноармейцы, чекисты... Олицетворение зла — попы, буржуи, белые всех мастей, интервенты... Потом были кинофильмы о Павле Корчагине. Эмоции вспыхивали едва ли не большие, чем при чтении. Излишне говорить: был я ярым комсомольцем-корчагинцем... В партию, однако, не вступал. Поначалу, пожалуй, потому, что пылал во мне неукротимо впитанный с детства корчагинский максимализм, а потом… Было потом.
     Прошло время. Протащились, каждый по-своему, и промчались, как в кавалерийской скачке, годы. Наступила пора гласности. Пошире открылись двери, папки и страницы рассекреченных архивов. Стали публиковаться документы времён октябрьского переворота 1917 года, Гражданской войны и других исторических событий в России. (Кстати, слово переворот в отношении событий октября 1917 года употребляли и большевики, и сам Троцкий в своих статьях.) Одна за другой вышли к читателям книги, написанные на основе подлинных документов и воспоминаний непосредственных участников тех или иных событий прошлого. Стало возможно прочесть свидетельства тех, кто был на другой стороне — белого движения, эмигрантов по воле и по неволе, изгнанных из России, носителей прежней русской культуры. Деникин, Краснов, Николай Бердяев, Иван Ильин... Особенно ценными стали архивные документы о Гражданской войне, публиковавшиеся в журнале «Известия ЦК КПСС»: протоколы заседаний политбюро ЦК РКП(б), начиная с октября 1917 года, доклады военачальников Красной Армии, известных и забытых, стенограммы съездов... Совершенно неожиданные, казавшиеся невероятными факты открылись...
     На время я перестал читать художественную литературу — документальная оказалась куда интереснее и, что наиболее важно, достовернее и правдивее. В библиотеках таких книг не водилось, да и сейчас не водится. Приходилось и приходится, скрепя сердце и теребя кошелёк, покупать книги с лотков и в магазинах, чертыхаясь на убойные цены. Но знания — дороже: не купишь — потом тигры раскаяния на душе скребут. Жаль, не всем они — не тигры, а книги, конечно,— доступны уже не по причине цензуры политической, а по причине цензуры бедности...
     Среди безбрежного книжного «моря-окияна» «Как закалялась сталь» утратила свой блеск, затерялась и не вспоминалась. До всплывшего на горизонте юбилея Николая Островского. Пресса и прочие СМИ устремились к нему если не на всех парусах и парах, то всё-таки очень заметно. Публикация в «Российской газете» — Л. Анненский цитирует Д. Быкова: «Мы-то Корчагина похоронили. Он для нас странный тип, весь духом живший (выделено мной — С. А.). А шахиды и шахидки, которые идут, обвязавшись взрывчаткой,— это ведь корчагинская психология. Если мы хотим противостоять им — давайте возрождать своих Корчагиных…» В «Литературной газете» на первой странице изобразили большущего плакатного Корчагина и взирающего на него с восхищением, как и я когда-то, доброго молодца, явно стремящегося Павке подражать сей же момент и в ту же силушку... Павке — и, выходит, шахидам и шахидкам с их взрывчаткой?.. Правда, почему именно им? В России и до них своих бомбистов, подрывающих царей и министров заодно с абсолютно невинными жертвами, под руку, то бишь под бомбу, попавшими, хватало уже в XIX веке... Над ними подсмеивался даже французский писатель Альфонс Доде в знаменитой книге «Тартарен из Тараскона».
     А каким же духом жил бывший кумир советской молодёжи, дай Бог память? На небесах, однако, роман Островского явным успехом не пользовался, и детальной памяти мне оттуда не снизошло. Пришлось возвращаться непосредственно к самой книге «Как закалялась сталь». В личной библиотеке её не нашлось. Обратился в публичную. Белый переплёт, розовая надпись, чёрно-коричневый портрет героя в будёновке... Уже знаю: неверное это название — будёновка. Богатыркой звали тот головной убор, не для конной армии Будённого сделанный, а для парадной формы русской «царской» армии в ожидании парада победы над Германией в I-й Мировой, или II-й Отечественной, войне. Красные попользовались уже пошитой формой в своих целях после переворота 1917 года... Но это — между прочим и к слову. Какой же дух скрывался под ней, будёновкой, в образе Павки Корчагина, вдохновляющий, как оказалось, и современных шахидов? Интереснейшая мысль и идея, ничего не скажешь: у современных террористов-смертников, бандитов — корчагинский дух и психология. Что же это за дух такой? Какая такая особая террористическая и одновременно контртеррористическая психология? Что, кроме «стального символа» революционного мужества, могут увидеть в Павке современные мальчишки?.. Что, наконец, увижу в нём я сам спустя столько лет после школьных «корчагинских» лет?..
     Раскрыл книгу — и всколыхнулось, нахлынуло давнее. Оказалось, отдельные строчки и даже целые абзацы помнятся до сих пор чуть ли не наизусть. Здорово, Павка, старый дружище!.. Но вдруг с удивлением замечаю: в книге словно проявилось то, о чём раньше не задумывался, чего не замечал. Выглядит странным и неприемлемым то, что казалось естественным... Те же страницы читают те же глаза, но за ними уже находятся новые знания и иное видение мира. Глаза разума как бы прозрели и сбросили пелену идеологических шор: может быть, Николай Островский хотел сказать не совсем то, что мы ему приписываем?..
     Разум стал добрее и объективнее. Он уже отказывается воспринимать людей, чей род занятий перечислен в романе, как лютых врагов всего человечества, «за освобождение» которого бился Павел Корчагин. Вот они — их чётко обозначил Островский в своей книге: священники и их родственники, учителя, адвокаты, врачи, аптекари, лесничие, буфетчики, кулаки, помещики, городская интеллигенция, обыватели, «эсэровские последыши», социал-демократы, меньшевики, гимназисты... Последние все — без разбора. Вот Павел приходит в гости к своей подруге Тоне и застаёт у неё гимназистов. Немедленно уходит, заявив недоумевающей девушке, что не желает с ними общаться, потому что ненавидит их... И бабушку мою, выходит, он так же ненавидел бы, гимназистку в прошлом...
     Ненавидеть тех, кого даже не знаешь... А ведь это полностью соответствовало идеологической установке партии большевиков того времени. От неё зависела сама жизнь тех, кого она касалась. Чтобы предать человека смерти, совсем не требовалось доказывать его вину в чём бы то ни было,— достаточно было определить его принадлежность к классу: буржуй — к стенке. По той же «классификации» на Украине к трудовому классу относились, например, учителя и фельдшера только сельской местности. Учителя и врачи, живущие в городе, считались буржуями, со всеми для «позора» такого мрачными последствиями. Обращаясь к интеллигенции и гимназистам, пришедшим в театр на спектакль и не желающим вступать в комсомол, один из героев Островского, юный пулемётчик Ваня Жарких, «задыхаясь и дрожа от ярости и ненависти», крикнул: «Таких только из пулемёта прошить!» («Как закалялась сталь», стр. 108). Приступ ожесточения вызвали слова одного из гимназистов («сына аптекаря», уточняет автор романа) о том, что они хотят учиться, а не заниматься политикой... Но и до этих слов молодой энтузиаст-расстрельщик «сидел на краю рампы, нервно ёрзал и с ненавистью смотрел на щегольски одетых Лизу Сухарько и Анну Адамовскую» — гимназисток. «Справедливый» повод для «прошивания» из пулемёта — одежда и желание учиться. И ведь «прошивали»...
     Первые же страницы романа живописуют истоки того, в чём зарождался огонь, раскаляющий для будущей закалки сталь корчагинского духа. Это было начало классовой неприязни, перераставшей во вражду и ненависть. Дало им толчок лицо духовного звания. Казалось бы, с позиций дней сегодняшних дух корчагинский и дух религиозный — вещи несовместимые в принципе. Но в романе Островского они совместились и породили ненависть... Вот он, опять передо мной — «тупой, злобный» поп Василий. Вот он целую минуту остервенело долбит испуганного Павку головой о стену, схватив его за уши, потом выбрасывает в коридор («КЗС», стр. 8). Естественной реакцией на злодействие такое могут быть только возмущение и гнев. И оскорблённый Павка сыплет «осатанелому» попу махорку в пасхальное тесто. Начало, так сказать, стихийной классовой борьбы. «Возненавидел с тех пор попа Павка всем своим существом... Никому не прощал он своих маленьких обид»,— писал Островский о своём главном герое, тем не менее знавшем «все тропари, Ветхий и Новый завет назубок» и всегда получавшем от того же попа пятёрки по Закону Божию.
     Злокозненный и коварный поп Василий (Островский никогда не называет его отцом Василием) упоминается в романе уже не только как свирепый истязатель учеников своих, но ещё и как «контра» — как руководитель антисоветского подполья, готовящего кровавое восстание против рабоче-крестьянской власти. Дочери же его, «поповны», в том же подполье исполняют роли разведчиц. Одним словом, вся семья поповская — «контры» до мозга костей. Родственницы других священников ведут себя по отношению к советской власти тоже не лучшим образом. Зато с ликованием встречают её врага Петлюру и в пьяном виде пляшут с бандитами, задирая бесстыдным образом свои юбки перед ними. Ай да воспитаньице у поповен — распутные греховодницы, да и только. Хорош образ духовного лица. «Взметнувшиеся веером вверх юбки открыли восхищённым взорам шёлковые трико не в меру расходившихся поповен» («КЗС», стр. 54).
     Сотворённые на страницах романа «Как закалялась сталь» образы образин, именуемых попами, никакого сочувствия к ним, естественно, породить не могли. Они тоже вполне соответствовали «линии» большевиков, физически уничтожавших тысячи священнослужителей расстрелами и другими, мучительными, казнями, сопровождавшимися издевательствами, и оправдывали её. Попов-священников пытали до смерти. Отцу Иоанну Приговскому, например, в Пасхальную ночь прямо в церкви красные выкололи глаза, отрезали нос и уши, размозжили череп. Подобные случаи не единичны. Алтари превращали в отхожие места. Семьи священников вырезали под корень. Это — исторические факты, описанные историком и писателем В. Шамбаровым. Обратите внимание — тоже на Пасху Христову надругались над священником...
     Но об этом я узнал далеко потом — после первых прочтений романа. А в то время, донельзя возмущённый поведением попа Василия, я кинулся с вопросами к бабушке своей. Она, учительница русского языка и литературы, восхищаясь мужеством и подвигом Николая Островского как человека, не очень-то жаловала его как писателя и роман его, мягко говоря, недолюбливала. Дело в том, что в роду её были священники довольно высоких рангов, сама она пела в церковном хоре, училась в гимназии, как я уже писал, а потом была учительницей в сельской школе, начав свой благородный труд до революции в 16 лет. Она достаточно хорошо знала и о воспитании, и об образе жизни священников, учителей, гимназистов и другой интеллигенции, да и крестьянства тоже, на личном опыте, а не на содержании художественной литературы от идеологии. Её отец, мой прадед, был управляющим имением князя Оболенского и был, естественно, хорошо знаком и с самим князем, и с системой управления его хозяйством… Я же, судивший о прошлом именно по книгам, подобным «Как закалялась сталь», от пяток до подобия причёски на своей взъерошенной голове был на стороне Павки. Излил свои эмоции и гнев бабушке: неужели попы, называвшие себя слугами Божьими, на самом деле были исчадьями ада?!
     И вопросом своим вогнал старушку в смущение. Прямой ответ на прямой вопрос противоречил бы идеологическому стержню романа и преподавания литературы в советской школе, где обучался её внук и преподавала она сама. Как ответить, чтобы лояльность внука сохранить к шедевру советской литературы и правду сказать? И ответ прозвучал так: «Далеко не все священники, тем более те, кто преподавал Закон Божий в школах, были такими же, как отец Василий. Я думаю, что он — плод фантазии писателя. Но если допустить, что такой изувер существовал на самом деле, то это было исключение из правил. Все другие, в силу того, что преподавали, и в силу веры своей, не могли относиться к своим ученикам со злобой. Таких «учителей» самих бы выгнали из школ. Поэтому судить обо всех священниках по примеру одного «попа» Василия не стоит. И не нужно называть священников попами — это оскорбление для них».
     Теперь кстати вернуться и к отношению автора романа к гимназистам. Одна из кандидаток на расстрел в романе Островского — гимназистка Лиза Сухарько. «...Среди заядлых ухажёров ходили слухи о Лизе Сухарько как о смелой в вопросах любви девушке» («КЗС», стр.72). Один из гимназистов, тип, по мнению Островского, тоже крайне отвратительный, хвастался тем, что владел ею. Развратные гимназистки даже в театре вели себя кокетливо: «с напудренными носиками лукаво стреляли по сторонам глазками». В описании гимназистов тоже создаётся образ врага классового, отчуждённого пролетариату, развращённого «буржуазным образом жизни».
     Сохранились как семейная реликвия до сих пор гимназический дневник моей бабушки и записи её воспоминаний. По моему мнению, «прошивать» её из пулемёта было не за что. Но судите сами. Вопреки расхожему мнению, созданному советскими писателями, бабушка моя, урождённая Афонская, училась в гимназии бесплатно — на «казённый кошт»: за неё платили не родители, а государство. Родителям, имевшим семерых детей, оплачивать образование всех их средства не позволяли. Кроме того, бабушка училась на отлично, совмещая учёбу с пением в церковном хоре — за это кое-что платили, и она могла питаться получше. Воспитанниц своих гимназии держали в строгости чрезвычайной. Воспитывали в православии, целомудрии, скромности, приличии и порядочности. Они должны были ходить всегда в гимназической форме и ни в коем случае не посещать так называемые «публичные заведения» типа кафе, буфетов, трактиров, ресторанов и т.д. За этим бдительно следили строгие «классные дамы». «Буржуазная» бабушка моя после окончания гимназии с шестнадцати лет зарабатывала на жизнь своим трудом.
     Гимназисты были, пожалуй, вторыми врагами номер один — после священников — для Павки Корчагина и его соратников. Сказывалось изначально враждебное отношение к тем, как писал Островский, «кто был в его понимании богатым». «В его понимании...» То есть фактически объекты его ненависти не обязательно были буржуями. Науку непримиримой ненависти преподавал Павлу и балтийский матрос Фёдор Жухрай, «убеждённый большевик, член РСДРП(б) с 1915 года»: «Глядишь, бывало, на сытых да наряженных господских сыночков, и ненависть охватывает... Старую жизнь должны пустить на дно. Но для этого нужна братва отважная, которая... бьёт без пощады». И били. Без пощады.
     О красном терроре в книге Островского не говорится ничего. Только о белом и петлюровском. Но уж если на всю страну сказано, что в современных террористах-смертниках горит корчагинский дух, а Корчагин служил в Красной Армии и в ЧК, то не грех и о красном терроре вспомнить. Известный историк, журналист и писатель Валерий Шамбаров в своей документальной книге «Белогвардейщина» приводит свидетельства совсем о другой Гражданской войне — не той, где красные предстают в невинных белых одеждах, а белые — в кроваво-красных. Вместо возвышенно-романтического, идеологически выдержанного образа войны «за освобождение человечества» предстаёт образ кровавого чудовища. В этой войне доблестные красные таманцы, ворвавшись вслед за отступавшими белыми в Ставрополь 23 октября 1919 года, не пощадили даже «буржуйских» детей, лежавших в больнице,— убили: проявилась и «жухрайская» ненависть. В Ростове «буржуев» расстреливали партиями каждую ночь. Отряд Северокавказской ЧК на склоне горы Машук рубил шашками головы пленным офицерам, лечившимся на курортах... «Показательной казни» подверглись сто шесть заложников из числа видных горожан-«буржуев», в их числе старики, женщины, священники. Служившие в белой армии мужчины находили своих родственников распятыми, сожжёнными заживо... В романе дан образ китайца, эдакого «обаяшки»-интернационалиста. В 1919 году при отступлении красных частей из Киева отряд карателей-китайцев расстрелял во дворе тюрьмы множество заключённых, арестованных ЧК, не забыв раздеть их перед этим догола. Об этом страшном деле сохранились кадры документальной кинохроники.
     Роман повествует о девушке, которую мерзко склонял к интимности с ним гадкий петлюровский офицер. «Отступающие красные изнасиловали в нескольких станицах всех девушек в качестве «контрибуции»,— пишет Шамбаров. Казаки отвечали красным взаимной злобой. Но тех, кто оставался в живых после боя и попадал в плен, без суда не убивали. Островский рассказывает о том, что арестованного за освобождение Жухрая Павла петлюровцы не могли расстрелять без разрешения штаба Петлюры — Павел был несовершеннолетним («КЗС», стр. 79-80). ЧК расстреливала всех, от мала до велика. О работе самого Павла в ЧК роман упоминает очень скупо. Чуть ли не в один абзац. Сказано лишь, что там была «нервная обстановка» и после двух бессонных ночей Павел потерял сознание. «Из ЧК? — спросил его сотрудник губкома.— Приятное учреждение». Довольно язвительный намёк.
     Указания и приказы о массовых расстрелах шли сверху, и эти документы сохранились. 22 октября 1919 года Ленин писал Троцкому: «Нельзя ли мобилизовать ещё 20 тысяч питерских рабочих плюс 10 тысяч буржуев, поставить позади них пулемёты, расстрелять несколько сотен и добиться массового напора на Юденича?» Комментарии, думается, излишни. Были жестокости и со стороны белых, но они не носили массовый характер и были лишены идеи классовой борьбы. Красный террор, подкреплённый классовой теорией, брызжет и искрится со страниц книги Островского. Они словно током бьют по нервам. Буржуй и кулак, член оппозиционной большевикам партии, считался официально неполноценным существом, недочеловеком, достойным только удара кулаком, выстрела из маузера, очереди из пулемёта. Уничтожение их, с точки зрения идеологии, и убийством-то не считалось. Мне сейчас страшно и стыдно за то, что в юности я разделял мнение того пулемётчика, желавшего прошить гимназистов из пулемёта. «Чтобы успешно бороться с нашими врагами, мы должны иметь собственный, социалистический гуманизм. Мы должны завоевать на нашу сторону девяносто из ста миллионов жителей России под Советской властью. Что же касается остальных, нам нечего им сказать. Они должны быть уничтожены». (То есть десять миллионов — лишние для «нашей стороны».) Так заявил в сентябре 1918 года соратник Ленина Г. Зиновьев в газете «Северная коммуна». Впоследствии расстреляли и самого «гуманиста».
     Содержание книги «Как закалялась сталь» точно совпадает с официальной идеологической «линией» партии большевиков. Мои родственники, учителя по профессии и «враги народа» по определению автора романа, рассказывали, что в те годы все русские романсы считались махровым мещанством, недостойным нового советского человека, а с ними заодно к «мещанским» инструментам относили и гитару, были запрещены многие «мещанские» танцы. Современный читатель, взяв в руки роман Островского, узнает, что «вихлястый» фокстрот — это «проституирование» и танцевать его, «в похабных позах, прилипнув друг к другу», могут только отвратительные буржуи с бычьими затылками, что романсы поют «жирные певицы с яростной жестикуляцией», что интимные грехи комсомольцев необходимо выносить на суд общественности в городском масштабе, что крестьянский труд отрывает рабочих от «пролетарской психологии» и им «от этой земли дышать трудно», как брату Корчагина Артёму… Не в то ли время начиналась сельскохозяйственная политика партии, последствия которой мы расхлёбываем до сих пор? Именно тогда началась безоглядная индустриализация страны, когда часть крестьян расстреляли во время их многочисленных восстаний против советской власти; часть «кулаков» перебили, часть выселили, часть сгноили в ГУЛАГе, часть сбежала в города; части, и большой, молодёжи внушили, что работа на земле — дело, недостойное настоящего пролетария, а пролетарием, т.е. человеком без собственности, быть почётнее и лучше, чем зажиточным хозяином-кулаком — врагом народа… И «вдруг» оказалось, в конце концов: хлебную когда-то Россию нечем и некому кормить.
     О кровавых ужасах Гражданской войны страшно даже только читать. Она стала величайшей трагедией всего российского народа, уничтожавшего самого себя своими руками — беспрецедентной бойней. Бойней безнравственной, потому что братоубийственной, с одной стороны, классовой ненавистью и жаждой сохранить захваченную власть любой ценой, с другой — восстановить законный порядок на Святой Руси таким, каким он виделся белому движению. В такой войне не может быть героев или героями являются воины той и другой стороны. Книга Островского написана с обострённых позиций большевиков. Она стала идеологическим патроном, оружием ведения огня по любому их противнику. Дух Павла Корчагина, его фанатизм, сконцентрировавший в себе ненависть к врагу, пусть даже воображаемому,— его боевым зарядом, взрывчаткой. Как оказалось — вполне пригодной и для современного «пояса шахидов». Фанатизм во все времена остаётся самым опасным орудием. Только фанатик способен взорвать себя ради исполнения внушённой ему цели, ради «освобождения человечества», не думая о жизни отдельных его представителей, часто ни в чём не повинных и не знающих, что их от чего-то освобождают, кроме самой жизни…
     «За жестокое отношение к безоружным пленным будем расстреливать. Мы не белые»,— говорит красивые слова в романе Островского командир красного полка. На 206-й странице романа «завокрнархозом, высокий, с военной выправкой красавец» совслужащий Файло «со смехом рассказывает, как он рубил головы махновцам — по десятку в день»,— написал Островский, подтверждая загодя написанное Шамбаровым 60 лет спустя. Правда, самого Файло Корчагин «не переваривал» — видимо, его классовая ненависть в данном случае не была настолько кровожадной. Терпеть он не мог и «пропагандиста» Грибова, считая его чрезвычайно неразвитым, ограниченным и большим тупицей. Оба этих «героя» свершали подвиги свои и на поприще соблазнения комсомолок — как рядовых, так и руководящих, вроде Коротаевой, «завокрженотделом». Очевидно, не только гимназистки склонны оказались к любовным приключениям и плотским утехам. Правда, за эти явно не пролетарские грехи грешники и греховодники подлежали публичным осуждениям в театре при массовом скоплении народа. Таким образом, был взят верный курс на то, что дало основание гордо заявить, на потеху всему миру, через полвека: «В Советском Союзе секса нет!..»
     Самые известные и, можно сказать, знаменитые слова книги — о смысле жизни вообще и Корчагина персонально: «...Чтобы, умирая, можно было бы сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире — борьбе за освобождение человечества». И — точка. Освобождение от чего? Ни слова в ответ. Можно было бы сказать очень высокие слова, уточняющие, от чего, в самом деле, должно быть человечество освобождено? Ну, от эксплуатации, например, и от супостатов-«сплуататоров». Это сделать довольно просто путём революции. Освободили. Что дальше? Дальше роман Островского повествует: среди рабочих ходят слухи, «что Советская власть всех их в железный кулак сожмёт». «Это подлая клевета, товарищи. Никогда ещё рабочие разных национальностей не имели таких свобод, как теперь»,— возражает комиссар Тыжицкий (поляк, судя по фамилии). К чему эта свобода привела? Слово Павлу Корчагину: «Мы должны со всей яростью обрушиться на разгильдяйство и расхлябанность. Старые рабочие прямо говорят: на хозяина работали лучше, на капиталиста работали исправнее...» («КЗС», стр. 207). И обрушились: за свободу опаздывать на одну минуту судили и сажали — зажали-таки свободных трудящихся в железный кулак стальной закалённой сталинской дисциплины. В стране, «где так вольно дышит человек» освобождённый, можно было свободно угодить в ГУЛАГ за вольно рассказанный политический анекдот. За «сальные» не сажали, но чрезмерное пристрастие к ним, каким обладал, например, ответственный товарищ Вайман, в приличном обществе коммунистов строго осуждалось Корчагиным и его товарищем Мартой. Под насмешки того же Ваймана сквозь оттопыренную мясистую губу: «Корчагин хочет казаться невинным мальчиком, чем-то вроде комсомольского младенчика».
     Реформы 90-х годов прошлого века много от чего освободили часть человечества — россиян, но что из сих свобод вышло? В частности — призыв вернуться к идеалам Корчагина... Сам же он, писал Николай Островский, воевал за нечто более конкретное, чем абстрактное освобождение всего человечества неведомо от чего: «Самое главное — не проспал горячих дней, нашёл своё место в железной схватке за власть…», «…за власть своего класса». Сказано об этом на страницах 118 и 288 книги «Как закалялась сталь» издания «Советская Россия» 1982 года. Строго говоря, власть класс Корчагиных завоевал себе только символическую, а на деле её так и не было. Для чего же закалялась сталь и принесены миллионы невинных жертв человечества в России?
     Но и не только в ней готовилась бойня. «Я, маманя,— говорит Павел матери своей,— слово дал себе девчат не голубить, пока во всём свете буржуев не прикончим. …Мы буржуя кончать в Америку поедем» («КЗС», стр.195). Так и в песне пелось: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем». Что это: скрытая ирония писателя или зарисовка с натуры целеустремлений освободителей человечества? (Кстати, это — троцкизм...) Но до приступления к этой прекрасной цели нужно было расправиться с врагами внутри страны. «В звериной ненависти двинулись на республику... посланные мировыми паразитами обманутые и натравленные солдаты»,— написано в романе. Жутко даже читать. Но только необходимо уточнить: «мировые паразиты» совсем, оказалось, не хотели использовать в деле против Красной Армии «звериную ненависть» своих «обманутых» солдат, французских и английских, несмотря на то, что действительно послали их в Россию. Об этом прямо говорилось в докладе на одном из заседаний военной секции VII съезда РКП(б), делегатом которого был и Сталин... Так что интервентские вояки вынуждены были «зверино ненавидеть» мирным путём, прибегая не к смертоубойному оружию, а к ухаживанию за русскими девушками до тех пор, пока интервентов не отправило обратно домой их же командование.
     Гражданская война наконец окончена. Началась созидательная жизнь. Частью её стало строительство узкоколейной железной дороги, ярко описанное Островским. Самоотверженно, до крайностей, сооружает её Павел Корчагин... В промежутке между чтением романа Островского приходилось и мне поработать на стройках «квалифицированным» разнорабочим с лопатами, кувалдами, топорами и прочими «точными» инструментами в руках — такими же, как и Павка. И вот читаю с изумлением, что «для трамбовки земли пускались в ход топоры, ломы и лопаты». Такое мог написать только тот, кто никогда этих инструментов в руках не держал: ни тем, ни другим, ни третьим утрамбовать землю или что-либо иное, на неё похожее или не похожее, невозможно, как ни старайся. Для трамбовки на Руси испокон веков, до развития техники, использовались совсем другие приёмы: обрезок бревна с прибитыми к нему ручками — его торцом и ударяли по земле. В главах, посвящённых строительству узкоколейки, содержится множество и других нелепостей. Все вкупе они и объясняют, почему никаких следов его, строительства этого, обнаружить не удалось — оно существовало только в художественном воображении автора романа. Вполне допустимом как художественный приём, но далёком от реальности.

     Мысли свои и впечатления, приведённые выше, и ещё кое-что изложил я в статьях и отнёс их в редакции областной и районной газет. Опубликовали и там, и тут. Читатели областной отнеслись к прочитанному спокойно, если судить об отсутствии разгневанных откликов. Читатели районной подняли коней на дыбы, выхватили из ножен приржавевшие шашки, привстали на стременах и ринулись на меня в атаку с боевым кличем «Даёшь!». Впрочем, как я и ожидал, и хотел, и был готов к схватке заблаговременно. Меня уличили и обвинили, как водится, в «очернении» нашей абсолютно безупречной истории, в клевете и на Павку Корчагина, и на Николая Островского, и в том, что я... не читал книгу «Как закалялась сталь» и поэтому во многом «исказил её содержание». Резонанс опубликовали в газете. Признаюсь: читал его с большим удовольствием. Дело в том, что прежде, чем написать статьи, я очень внимательно перечитал книгу и сделал выписки с указанием страниц. Таким образом, мог подкрепить слова свои точными цитатами из романа, и не только из него.
     В свою очередь оказалось: мои свирепые оппоненты — «защитники» Павки и его автора — сами плохо помнят прочитанную когда-то книгу и к тому же путают её автора с героем книги. Биографии того и другого совпадают не во всём и не всегда. Полюбуйтесь на фрагменты письма читателя. «Публикация Козлова — грязный пасквиль, в котором путём фальсификации очерняется Н. Островский, Павел Корчагин, Красная Армия и весь русский народ... Откуда у Козлова сведения, что Н. Островский в Гражданской войне участия не принимал?! Нет! Островский уже в 15 лет стал бойцом Красной Армии... Козлов всех, кого ему хочется, записывает «во врагов народа» — врачей, аптекарей, учителей... А где он нашёл в романе сцены, изображающие «крайне отрицательное отношение пролетариата к труду на земле»? На основании чего наш суперобличитель пишет о «показательных казнях заложников», совершавшихся будто бы красноармейцами? А то, что они «насиловали всех девушек в станицах», он, наверное, лично видел... Почему же тогда крестьяне охотнее шли в Красную Армию?..» В заключение мой учтивый оппонент советует: «Не трогайте гениев грязными руками! Вам бы поучиться у Н. Островского, для которого, по его словам, одним из главных правил творчества было не сказать неправды». Письмо читателя тоже опубликовали в газете. Тоже, скажу откровенно, к вящему моему удовольствию. Пообещали опубликовать и мой ответ.
     Собственно, участвовал Николай Островский в Гражданской войне или нет — особого значения не имеет, просто к слову пришлось об этом сказать. Жюль Верн, например, тоже никогда не был в тех странах, которые описывал в своих произведениях, но рассказал о них превосходно. Об участии Н. Островского в Гражданской войне нигде никогда не упоминали ни он сам в своей автобиографии, ни его биографы. Если участвовал — почему не написал об этом? Да ведь и нет ничего зазорного в том, что не участвовал — не проливал братскую кровь. Болезнь, ослепившая и парализовавшая писателя, произошла от природного заболевания позвоночника, а не от контузии в бою, как у Корчагина.
     Во враги народа врачей, учителей, аптекарей и т.д. «записал» вовсе не Козлов, а автор книги «Как закалялась сталь» Николай Островский на страницах 52, 57, 58, 64, 102 и на других. До октябрьского переворота 1917 года люди таких профессий, как врачи и учителя, например, действительно считались зажиточными и «логично» причислялись к «буржуям». Впрочем, не так уж бедствовали и рабочие. В одной из пьес Горького, кажется «Враги», есть сцена, где рабочий говорит офицеру царской армии, что если он защищает богатых, то должен защищать его — рабочего. Потому что он, рабочий, зарабатывает гораздо больше, чем тот офицер. Если это — клевета, то все претензии — к пролетарскому писателю.
     Насчёт «сцен», изображающих крайне отрицательное отношение пролетариата к труду на земле, пришлось смиренно ответить: рассказано это на страницах 192 и 259. Эпизод собрания, где «разбирается» брат Павла Артём. «Пусть товарищ Корчагин скажет, почему он на землю осел и не отрывает ли его крестьянство от пролетарской психологии?» Артём: «Кончилось это… Мне от этой земли дышать трудно». Мой оппонент, задавший вопрос, был уверен: нет и быть не может слов таких в романе «Как закалялась сталь». Увы — есть.
     Информация о расправах красноармейцев и ЧК с заложниками, пленными и другими гражданами России, о насилиях содержится в документальных книгах Валерия Шамбарова, Игоря Бунича, в «Чёрной книге коммунизма», в книге о Деникине Черкасова-Георгиевского, в мемуарах князей Трубецких (приводится рассказ комиссара, будущего чекиста, о том, как он лично со своим отрядом насиловал казачек перед тем, как расстрелять их), в журналах «Известия ЦК КПСС», выпускавшихся в конце 80-х — начале 90-х годов прошлого века, и, как я уже писал, в самой книге «Как закалялась сталь».
     А вот коварный вопрос: «Почему крестьяне охотнее шли в Красную Армию?» — мог сразить наповал… Оппонент казался правым… Но тогда оказался бы неправ сам товарищ Сталин, говоривший на VII съезде РКП(б): «Большинство нашей армии — крестьяне, не будут драться за социализм! Не будут! Наша задача — заставить этот элемент воевать!» На том же съезде и на заседаниях политбюро говорилось о том, что мобилизованные в Красную Армию солдаты не знают, за что они воюют, и дезертируют сплошь и рядом, что в Красной Армии процветают пьянство и телесные наказания (выделено мной — С. А.) (стенограммы VII съезда РКП(б), «Известия ЦК КПСС», 1989, № 11, стр.163). Способ заставить «элемент» воевать придумал, с подачи Ленина, Троцкий: заградотряды с пулемётами в спину атакующим. В качестве выбора: «возможная смерть в атаке или неминуемая при отступлении»,— так сказано было в его приказе.
     Ответ моим противникам опубликовали, но долго ещё гремели в мой адрес проклятия и возмущения со стороны некоторых ветеранов, убеждённых в непогрешимости книги Островского и требовавших её возвращения в школьные программы: казалось, Гражданская война продолжается и сегодня... Книга действительно во многом правдива — в том, что касается причин и следствий Гражданской войны. Но… Личность Николая Островского, его человеческое мужество и подвиг как писателя — вне всякого сомнения. А вот творчество его содержит некоторые загадки. Вот фрагмент его письма Л. Беренфус (3.10.1922 г.): «Я быстро понял, что душить кого-то — не значит защищать свободу, да и многое другое». Но ведь эти слова противоречат желанию пулемётчика из его же романа «прошить из пулемёта» думающих иначе, чем он. Бороться за освобождение человечества путём уничтожения возможности даже свободно мыслить?.. «Железным кулаком загонять человечество к всеобщему счастью», как было написано на входе в концлагерь на Соловках?.. Осуждал Островский того пулемётчика, одобрял или просто констатировал факт? Или давал повод читателям поразмышлять? Говорят, первоначальное содержание романа было существенно отредактировано — из него убрали нечто, компрометирующее его главного героя. А может быть, это «нечто» просто было правдой?.. Прочесть бы первоисточник без купюр...
     Время и суета в нём людей с их политической вознёй и борьбой, опять с расстрелами — теперь уже тех, кто сам расстреливал своих же соотечественников, громкими лозунгами и программами показало: эксперимент не удался — ни социализм по-большевистски, ни коммунизм по-советски построить не удалось. Выходит, напрасны были все страдания Гражданской войны, бессмысленны её многомиллионные жертвы, безвозвратны духовные потери, страшны последствия, разделившие на многие годы народ одной страны на «белых» и «красных»... Восстанавливаются взорванные храмы, возвращаются православная вера и русские традиции, священников попами уже не называют (публично, по крайней мере), махорку в пасхальное тесто им пока не слыхать чтобы сыпали; учителей, врачей, и всю интеллигенцию в целом ни врагами народа, ни буржуазией никто не считает, да с чего бы сегодня и считать... Россия пытается вернуться на круги своя, как выяснилось, не такие уж и порочные, какими, как нам внушали, были до 1917 года.
     А что же книга «Как закалялась сталь» и её герои? Пусть они остаются литературным памятником ушедшей эпохи. Но нелишне, думается, снабдить его комментариями на основе исторических фактов и документов, чтобы не сложилось у будущих читателей однобокого мнения о событиях далёкого прошлого, чтобы не воспринимали его за абсолютную правду так же, как миф о соответствии биографий Павла Корчагина и Николая Островского. При всём уважении к личности Павла всё же справедливо будет уточнить: он был исключением. На партийной работе, которой он отдавался со страстью самоотречения уже тяжело больным, можно трудиться, не имея недюжинных физических сил: она требует иных качеств — далеко не всегда достойных подражания. Для воспитания в молодёжи сильной воли и патриотизма более приемлем другой герой — не выдуманный, а подлинный. Он тоже преодолел физическую немощь свою силой духа и мужества, воевал и победил. Оказавшись в таком же положении, как и он, его подвиг способен повторить каждый, имеющий в душе русский дух. Этот человек, например,— Алексей Мересьев. Если брать за образец для подражания тем, кто будет сражаться с террористами, защищая родину, то не лучше ли обратиться к бесчисленным примерам мужества и чести тех, кто сражался с гитлеровским фашизмом, а не со своим народом.
     Не с целью развенчать пресветлый образ любимого когда-то книжного героя написано это эссе, а с целью попытаться показать: Павел Корчагин — герой не нашего времени. Он герой прошедшего, страшного времени. Через два года после выхода в свет книги «Как закалялась сталь» взорвали храм Христа Спасителя — взорвали те, кто «закалился, как сталь», идеологией, закалившей и Корчагина с его махоркой в пасхальном тесте. Ещё через год начался очередной виток массовых репрессий, начатых во времена Ленина, грянул кошмар 1937 года. Кто знает: не попал ли бы в его клоаку и сам Николай Островский, останься он к тому времени жив,— в его книге, при желании, можно было отыскать «приверженность» троцкизму и «восхваление» Петлюры... Не книга, конечно, виновата в ужасах тех дней. Но в ней заложена идеология зловещих событий. Теперь в школьные программы вводится изучение истории религии. Факультативно изучаются основы религии. Как сможет сочетаться с этим образ «злобного попа» Василия? Тогда уж впору возвращать и знаменитое «религия — опиум для народа», чтобы всё логично стало... Как соотнесётся призыв отправляться в Америку «добивать буржуев» с борьбой против международного терроризма: террористический акт 11 сентября скольких «буржуев» уничтожил? Не внесём ли сумятицу в детские головёнки? Николай Островский и его Павка сделали своё дело, и — мир праху их...
     Впрочем, может быть, и беспокоиться не стоит, что этот прах способен активно воскреснуть: судя по книжному формуляру, роман «Как закалялась сталь», лежащий передо мной, за двадцать пять лет его хранения в библиотеке прочитали только шесть человек. Последний читатель, кроме меня, брал эту книгу в руки 15 ноября 1984 года... Но вот миновало 90-летие октябрьского переворота, опять наречённого Великой социалистической революцией, вспомнили и войну Гражданскую, и кинофильм о Павке Корчагине по ТВ показали... Настала пора 90-летия «окончания» Гражданской войны.

     PS. Страницы романа указаны по книге «Как закалялась сталь» издания: Москва, «Советская Россия», 1982 год.

4 января 2009