Любовь ЕРДЯКОВА

Железногорск.

     Родилась в 1941 году в Абакане. Детство прошло на станции Громадской и в Ужуре, где жила в интернате и окончила среднюю школу. После окончания Красноярского механического техникума 33 года проработала на НПО ПМ имени академика Решетнёва. Заслуженный ветеран предприятия. Пишет стихи, рассказы, сказки и сама иллюстрирует их.

СОЛДАТСКАЯ ЛОЖКА

     С утра моросило. Детвора пряталась под кроной тополей, что густо росли у станционного здания. Уже изрядно уставшие от ожидания, промокшие, дети с тоской смотрели на проходящие мимо поезда, которые везли с фронта солдат. Ведь, если поезд останавливался, ребятишки бросались к вагонам, которые назывались теплушками, и весёлые люди, ехавшие в них, видя голодных детей, чем могли, угощали их.
     В этот день не везло. Но вот выходит дежурный по станции с красным флажком, дети срываются с места и с криками: «Ура!», «Остановиться!», бегут к приближающемуся эшелону. Так и есть!
     Дверь вагона-теплушки, перед которым остановилась девочка лет четырёх, открыта. Она видит солдата, который что-то ест из котелка, невольно глотает слюну. И вдруг солдат, низко-низко наклоняясь, протягивает девчушке ложку с кашей. Малышка, еле дотронувшись, берёт её, густо заливаясь краской, и не успевает ещё поднести ко рту, как поезд трогается. Растерявшись, она не может сообразить, что же делать? Отдать ложку, а как же каша? Рука тянется вверх, тут же опускается, опять вверх. И солдат махает рукой: «Будь здорова, дочка!»
     Поезд набрал ход. Так и осталась у девочки круглая солдатская ложка, внутри которой, видимо гвоздём, нацарапана пятиконечная звезда и надпись «Отечественая 1943 год». Да, именно так – с ошибкой.
     Спасибо тебе, солдат! Девочка давно уже бабушка, но всю жизнь хранит эту ложку, как память о доброте человеческой.
     Солдатской ложкой ели её дети, соревнуясь, кто первый захватит, а затем и внучки, и даже нелюбимая манная каша съедалась вся.

ОКУРОК

     Закончилась война. Через нашу станцию проходили воинские эшелоны, а которых возвращались с фронта солдаты. Мне не было и четырёх лет, но я помню этих весёлых людей. Они выскакивали из вагонов-теплушек, пели, плясали, чаще под гармошку. Мы, ребятишки, радовались вместе с ними, хотя не очень-то понимали причину радости. Солдаты брали нас на руки, подбрасывали так, что дух захватывало, угощали, чем могли.
      После ухода эшелона мы с братом, который был старше меня на девять лет, собирали недокуренные папиросы – так называемые «бычки». Потом эти бычки освобождались от остатков махорки. Добычи хватало на три-четыре новых папиросы – «козьих ножки», которые мы скручивали из обрывков каких-то старых газет. Потом этими папиросами угощали уже других солдат.
     В один из таких дней, когда остановился очередной эшелон, мы идём с братом вдоль вагонов, и вдруг я замечаю между шпал, у самого вагонного колеса, толстый окурок и громко, картавя, кричу: «Лёшка, шмотли, какая толштая папилошка!»
     А Лёшка покраснел, тянет меня за руку, не даёт наклониться, чтобы взять её. Я заревела – такая удача, а он… будто и не видит.
     Откуда мне было знать, что тринадцатилетнему мальчишке было стыдно перед солдатами: могли же подумать, что пацан курит, а это не хорошо. Может он и покуривал тайком, чтобы не так мучил голод, но я этого никогда не видела.
     Долго я не могла простить брату такого, как мне казалось предательства.