Юрий ОНОПРИЕНКО
Орёл
Юрий Алексеевич Оноприенко родился в д. Стригуны Белгородской области. В Орле живёт с 1973 года. Окончил железнодорожный техникум. После окончания факультета журналистики Воронежского университета работал в газете «Орловская правда», ныне – сотрудник газеты «Орловский вестник». Имеет правительственные награды. Лауреат ряда всероссийских и областных журналистских конкурсов в разные годы. Автор книг рассказов и повестей «Роса на шпалах» (1885), «Рельсовая нить» (1986), «Влажные глаза» (1996), «Маковка» (1998), романов «Имя на талом снегу» (1991), «Жёлтые времена» (1994), «Одинокая сорока» (2004), книги детских повестей «Сто чудных бед» (2002). В 2007 году вышла книга «Чудак-человек». Рассказы и очерки публиковались в журналах «Форум», «Бежин луг», «Сельская новь», «Ясная Поляна», «Десна», «Роман-газете», «Роман-журнале XXI век», «Воин России», «Наш Современник». Рассказы включены в хрестоматию для школ и ВУЗов «Писатели Орловского края ХХ век». За книги «Маковка» и «Сто чудных бед» присуждена всероссийская литературная премия им. И.А. Бунина (2004). Дважды лауреат премии журнала «Наш современник» (2005, 2009). Лауреат Всероссийского конкурса короткого рассказа им. В.М. Шукшина (1998). Награждён Почётной грамотой Союза писателей России (2004). Член Союза писателей России.
СОБАЧКА ДУРОЧКА
Собака эта была обыкновенный выродок. С кривыми лапами, с мордой неудачной, рыжей и с нелепым каким-то взглядом, глупым до живописности.
Она знала свои нелады, хозяина давно не искала, поняла, что на цепь таких коротконогих и безголосых никто не сажает и на тёплую ежедневную похлёбку не тратится. Бегала маленькая Дурочка больше за деревней, где не получишь камнем по боку и где возле слоистого карьера стоят самосвалы, а шофёры иногда кидают корки, хрустящие песком.
Шёл мимо человек. Глянул мельком – она и потрусила следом. Человек ничего не говорил, и правильно делал: это враньё, что собаки людской язык понимают.
Дурочка бежала, свесив язык, исказив пастку в кривой гримасе. Потом обогнала человека и показала, как умеет вести след. След был, конечно, неинтересный, старой потной мыши-полёвки, протащившейся здесь час назад. Но Дурочка довела след до самого чертополоха, пожевала липкую головку одуванчика, чихнула – и увидала, что человек усмехнулся. Она радостно подумала, что её сегодня не ударят, сколько бы ни бежала за этими лупастыми башмаками с пучком измочаленной травы в зубах левой подошвы.
Человек свернул на поле. Тут рос горох, мясистый, холодный, недовольно скрипящий. Дурочка прыгала нерасчетливо, торопливо и через минуту утонула в глубоких гороховых трясинах. Пахучий человеческий след растаял, как неясная собачья мечта в утреннем беспокойном сне, и Дурочка заподозрила, что никакого человека и не было и что в этих зарослях, лопающихся со странным влажным хрустом, ей суждено остаться навсегда – без хлеба, без хозяина и без мечты.
С задумчивым молчанием Дурочка тыкалась в гороховую сизую стену. Стена отвечала ей слабым шелестом-звоном, качала над собачьей головой белыми ушастыми цветочками, не годными ни в еду, ни для отгона комаров.
Потом никчемные эти цветы раздвинулись, вернувшийся человек протянул руку и взял Дурочку под крутое прохладное пузцо с кнопочными пупырышками. Не дернувшись ни одной лапой, она вознеслась над полем и увидела его всё разом, большое и светлое, как летний день.
Человек прижал Дурочку к боку, пахнущему вчерашним молоком и нестираной рубахой. Люди часто меняют свои одежды-шкуры, чего-то боясь или от кого-то прячась, но зря стараются: запах у каждого человека один па всю жизнь, хотя они и отбивают его дымом, выпускаемым изо рта, и какой-то едкой гадостью, которую – Дурочка однажды видела – человечьи самки выливают на себя из пузырьков.
Дурочка несмело извернулась, лизнула шершавую руку, на которой висела. Человек что-то произнёс – голос его смешался с криком пролетающей сойки.
«Хозяин...» — сказала вдруг себе Дурочка и чуть не заплакала от восторга.
Скоро открылась тропинка, приведшая к утонувшему в кустах дому без забора. Человек распахнул деревянную дверь и вошёл, оставив её открытой. Дурочка посидела на истресканном крылечке, затем вежливо подобрала вывалившийся язык и тихо заглянула внутрь.
Впервые ей было позволено войти в человеческий дом. Здесь пахло тишиной и пустотой. Еды не слышалось, зато был сухой пол и сено в прихожей.
Дурочка выскочила, решив пометить окрестные деревья. Но хозяин взял пустое, по-поросячьи взвизгнувшее ведро и двинулся в глубину балки.
Тропинка спускалась вниз долго, осторожно. Дурочка металась по просторной траве, радуясь, что тут всё пахнет хозяином. Она даже облаяла его шаркающим голоском, от звуков которого человек молодо засмеялся. Внизу у ручья от куста к кусту летала птица и дразнилась. Дурочка отвечала ей гордо, гонялась решительно, и птица порхнула на другой берег, а Дурочка сквозь траву провалилась в ручей.
Он был тихий, тёплый, Дурочка быстро выбралась на твердоё, тряхнула всем телом – шерсть встопорщилась десятками рыжих мягких сосулек.
Хозяин долго смотрел, как плавают в ручье крохотные лягушата, только что отбросившие хвосты. Он поддел одного в пригоршню, поднял, открыл ладонь – и бусиночный лягушонок без раздумий стрельнул с руки в полуметровую бездну и летел к воде красиво и долго. Потом копались в саду. Чтоб сделать хозяину приятное, Дурочка ложилась перед ним на картофельные кусты. Он сгонял её, что-то говорил, наверное, ему нравилась такая преданная собака. И Дурочка опять укладывалась на грядку и, глядя на хозяина восторженным мутным глазом, взбивала мокрым хвостом сухую рыхлую почву.
Когда сели ужинать, хозяин дал Дурочке хлеб с тонко нарезанным салом, а себе поставил выщербленный стакан и бутылку с бумажной пробкой. Пробка пахла знакомо. Мужики от этого запаха бывают всегда говорливы и злы, а знакомую бабку, иногда подающую собакам огрызки, этот запах однажды превратил в ведьму, и она ударила Дурочку палкой.
Дурочка быстро проглотила еду. Хозяин выпил из стакана свою дико пахнущую воду, съел такой же кусочек хлеба с зелёным луком, который Дурочка терпеть не могла. Теперь хозяин что-то тихо рассказывал, горестно качая головой. Дурочка преданно била себя хвостом, скулила от сочувствия. Хозяин так хотел, чтобы Дурочка поняла его слова, что даже взял ладонями за морду и приблизил к себе, дыша ей прямо в глаза. Она куснула его за палец и залезла под лавку, улеглась на гладком тёплом полу.
Там она дремала под монотонный говор хозяина, иногда обнюхивала его ногу, свисающую с лавки, и смутно ощущала, что переживает самый счастливый день своей жизни.
Утром хозяин сумрачно покопался в рюкзаке, потом посвистел и пошёл со двора. Дурочка осталась на крыльце, глядя преданно и глупо. Тогда хозяин, как и прежде, сунул её под мышку и немного пронёс. Через минуту Дурочка поняла, что они уходят. Дом без человека не дом, подумала она и покорно побежала за хозяином, вновь переходя на куцый галоп, сбивая в спешке травинки и путаясь в горохе.
Возле карьера хозяин остановился и впервые вдруг прикрикнул на Дурочку. Потом поднял камешек, кинул в её сторону.
Она всё поняла, постояла, глядя на удаляющуюся фигуру, затем поплелась к карьеру, к постылым комьям и рытвинам. Её дивное приключение окончилось, и Дурочка приняла это без ропота и скулежа.
Жизнь потекла по-прежнему. Вывалянные в песке куски хлеба перемежались с пинками шоферов и деревенских пьяниц.
Дурочку притеснял Полкан, кобель облезлый, нахальный. Он приставал с дурными намерениями, заодно отнимая у Дурочки найденные ею корки. Она привыкла и к этому, молчала и бегала к повороту, из-за которого когда-то появился её хозяин. Полкан не понимал, сердился, кусал Дурочку, она терпела и ждала, но хозяин не появлялся. И Дурочка перестала ждать.
Человек появился лишь в конце лета. Он похудел и выл отрешен. В рюкзаке у него плюхалась бутылка и Шуршал моток крепкой верёвки, пахнущей сухим конопляным полем.
Дурочка с обидой отчитывала Полкана, он ругался и прохал. Убегая от него, Дурочка выкатилась под ноги человеку. Они на мгновение посмотрели глаза в глаза, ни не узнали друг друга.