Евгения БАСОВА

Чебоксары

     Родилась в Красноярске. Через некоторое время родители-инженеры переехали в Чебоксары. Окончила школу с золотой медалью, потом — МГУ. Работает в редакции газеты «Время». Стихи и рассказы пишет со школьных лет. В 2002 году вышла книга рассказов «Внутри что-то есть». В 2009 году получила малую премию «Заветная мечта» за сборник «Земля дышит». Призёр Третьего конкурса детской и юношеской литературы им. А. Н. Толстого.

ВЫБЕРИ МЕНЯ!

     Нос крючком, шевелюра — яркая семитская внешность. В заводских коридорах и переходах вижу его так часто, что уже тянет здороваться. Не знаю, выделяет ли он меня из толпы. Думаю, надо бы узнать, где он работает, прийти туда, взять интервью. Не зря же я работаю в заводской газете... Вечером в универмаге вижу его с девушкой. Может, не стоит брать интервью?
     На заводе снова проверка на проходной. Смотрят на пропусках, кто во сколько должен сюда приходить и кто на сколько минут опоздал. Пропуск надо сдавать в табельную на весь день. Он служит доказательством того, что ты сегодня был на работе и ни разу не выскакивал по своим делам.
     Если ты принесёшь пропуск в табельную позже положенного, то тебе напишут замечание на специальном бланке. Там внизу уже заранее отведено место для выговора, готовый текст, и твой начальник должен только расписаться. Даже если не захочет. Куда ему деваться — табельщицы следят за всеми нами. Но по средам у нас бывают ещё и проверки на проходной. Сотрудницы отдела кадров отбирают у опоздавших пропуска. Чтобы получить назад свой пропуск и сдать его в табельную, ты должен бегать уже по всему заводу с объяснительной и собирать на неё автографы разного начальства.
     Народ летит к проходной с троллейбусной остановки так, что не чувствует под ногами земли. До вечера все проклинают сотрудниц отдела кадров. Хотя они-то здесь причём? Их заставляют…
— Разве у нас режим! Смеётесь, это ещё не режим!— слышу его голос в коридоре, в кругу каких-то незапоминающихся молодых людей. Из тех, кто всегда готов посетовать на бесконечные проверки, низкую зарплату и мало ли на что ещё. И кто при этом никогда и пальцем не пошевельнёт, чтоб что-то в его жизни изменилось. Такие остаются на заводе на десятки лет. Все эти годы — в одном отделе, на одном и том же стуле. Все годы — с неизменным выражением недовольства на лице. Они рано стареют. Со временем у всех, независимо от пола, непомерно разрастается филейная часть — и уже кажется, что она образует одно целое со стулом.
     Тебе что, с ними интересно? Расскажи мне, что у нас здесь — ещё не режим. Мне так тяжело ездить сюда каждое утро по звонку. Это уж — кто что умеет. Каждому своё. К пропускной системе я никогда в жизни не привыкну. Найду себе другую работу или умру. Другой работы пока нет. И не предвидится. Откуда она возьмётся в нашем городе? Что у нас есть, кроме завода?.. Расскажи мне, что наш завод — это ещё не так страшно!
     Вижу его в столовой. Он относительно свободен — так же, как я. Это значит, что он может ходить обедать, когда схлынет толпа. В это время обедают разные менеджеры. По столовой бродит бесхозная кошка. Выпрашивает куски.
     За столиком рядом с моим — четверо. Две женщины, двое мужчин. Чопорность, офисный стиль одежды, офисный стиль разговора. Офисные интонации — я слышу их со своего стола. Я слышу эти интонации с утра до вечера. Им можно научиться, если захотеть. Я говорю так с генеральным директором и его первым замом. И ещё с некоторым здесь. Главное — чтобы ни капли искренности. К этому можно привыкнуть? Вот эти четверо за столом — они что, привыкли? Им хорошо? Иначе почему они и в столовую отправились все вместе? Разве не хотелось бы им хоть немного побыть без масок? Наедине с собой. Хотя бы только за обедом. Пока жуёшь. Может, они всегда такие? Может, они и в постель такими ложатся? Офисный стиль ночного белья, чопорность интонаций…
     Вдруг раздаётся крик. Кошка запрыгнула на колени к одному из мужчин. Я вижу его обескураженное лицо. Он этого не ожидал. В отчаянии он всплёскивает руками:
— Пошла! Пошла!
     Соображения гигиены не позволяют ему дотронуться руками до кошки. Он ведь ещё не закончил обед. Он машет обеими руками над столом, точно надеясь создать ветер, который сдует кошку на пол. И вместе с ним машет руками его соседка по столу:
— Пошла! Пошла!
     Молодец, кошка!
     Жаль, что он уже ушёл. Интересно, если бы он это видел — тоже бы рассмеялся? И все бы посмотрели как на чудиков уже на нас двоих?
     На другой день вижу, как он кормит эту злосчастную кошку у себя под столом. Он что-то жуёт и в то же время нарезает вилкой котлету на тарелке — и протягивает кошке под стол кусочек за кусочком. Кошка берёт угощение у него из рук. Они едят котлету вместе. Если б я это выдумала — было бы глупо, банально. Я и сейчас думаю — не вырезать ли этот кусок из рассказа? Но что делать — он в самом деле кормил эту приблудную кошку. И я подумала: как странно, если при этом он не выделяет меня из всех остальных!
     Я знаю его остановку. Утром он входит в троллейбус после меня, вечером выходит раньше. Ему на завод к восьми. Мне тоже. В это время едет уже не так много народа. Он сидит впереди, лицом против движения, рядом с безликой женщиной — из тех скромных тружениц, которые только и могут здесь прижиться. Они и улыбаются все одинаково — так, чтобы губы при улыбке оставались поджатыми,— и если уж смеются, то смеются над одним и тем же, и страхи у них тоже одни на всех. Пуще всего боятся они всяких неожиданностей, которые могут заставить их выпасть из общего ряда. Оставшись ненадолго одна, такая женщина всё равно чувствует себя частью большого целого, и ни одна из них никогда не улыбнётся искренне. Все улыбаются только когда зачем-то надо, и говорят они всегда лишь то, что зачем-то надо говорить.
     Он этого не понимает. Размахивая руками, рассказывает женщине то ли о котёнке, то ли о щенке — я не всё слышу. Может, о малыше. У него есть сын? Он говорит так, как можно говорить только о ком-то маленьком и забавном, кого ты любишь. Я хорошо вижу, как светится его лицо. Женщина сдержанно кивает. И даже улыбается — но губы остаются поджатыми. Вежливость с сослуживцем — первейшее дело. Я вижу, как она оглядывается, нет ли знакомых. Вроде нет, а ей всё равно не сидится рядом с ним. Он не замечает этого, а может, привык. Ему надо выговориться. Смотрю и думаю: «Лучше бы ты рассказывал это мне!»
     Балда! Лучше бы ты рассказывал это мне!