Алексей МУРЗИН

Шадринск Курганской области

     Родился в 1973 году в Шадринском районе Курганской области. В 1999 году в газете «Шадринский охотник» опубликован первый рассказ. Публиковался в альманахах и журналах «Исеть», «Тобол», «Муравейник», «Подъём», «Байкал», «Наш современник», в газете «Российский писатель», в коллективном сборнике «Я люблю тебя, жизнь…». В 2003 году был участником литературного семинара в Переделкино. В 2004 году вышел сборник рассказов «Старо поле». В 2005 году — дипломант конкурса «Золотое перо Руси» в номинации «Проза». В 2006 году принят в Союз писателей России.

Я НЕ БОЮСЬ СОБАК?!

     Всё случилось когда-то давно, тогда ещё дома были большие-пребольшие, а под стол в то славное время легко можно было ходить пешком, надо только было слегка наклонить голову — и всё. Была зима.
     Так вот, всё случилось, когда мы с отцом шли уже в ранних сумерках домой от бабушки. Точнее, из её дома — сама бабушка с осени гостила в городе у одной из моих тёток, то есть у одной из папиных сестёр, или одной из своих дочерей. Все эти родственные связи меня тогда страшно путали и вводили в тоску, никак не мог разобраться, у кого же на самом деле гостит бабушка. Казалось, что там, в городе, родственников неприлично много. Вот мы, пока её не было, и приглядывали за домом. Топили печку, огребали снег, кормили, как и сама бабушка, тоже очень старую кошку Муську.
     Работы по хозяйству зимой в деревне немного: так, только скотину покормить-попоить, прибрать у неё, печи натопить, воды наносить, снег разгрести, да и всё… Можно перед телевизором посидеть, развеять грусть-тоску. Отцу проведать бабушкин дом было не в великий труд, ну, а мне это казалось большим делом. В тот раз мы переделали все дела, даже картошки напекли в углях, пока ждали, чтобы всё в печке прогорело, а то ведь и вьюшку не закрыть.
     Вот и шли мы домой не спеша, отец, как всегда, что-то рассказывал, я слушал. Он много всего знал, и слушать его было интересно. Он шёл немного впереди, я поспевал за ним и, конечно, чуть-чуть отставал.
     Вдруг неожиданно прямо передо мной — как это я раньше не заметил? — возникла огромная собачья морда. Собака стояла, словно преграждая мне дорогу, словно отделяя меня от всё ещё что-то рассказывавшего отца. Она глядела своими, показалось, недобрыми глазами и потянулась носом к моему лицу, причём поднимать голову для этого ей и не пришлось. Наши глаза были почти напротив. Стремясь избежать этого контакта, я свернул в переулок. Собака, как назло, пошла за мной, держась всё так же близко. Я попытался кричать, но голос словно пропал; так же бывает во сне, когда кричишь и крика не слышишь. Я попробовал пойти быстрее, но ноги меня не слушались, будто связали их.
     А собака — какая-то помесь овчарки и дворняги — никак не отходила от меня, словно желая ещё раз посмотреть мне в глаза — наверно, чтобы убедиться, действительно ли я напугался. Она не рычала и не лаяла, обходила меня и молча останавливалась впереди.
     Я ещё видел удаляющегося отца, и весь ужас от близости такого большого зверя всё больше сковывал меня. Потеряв всякую надежду спастись, я просто стоял и ждал, что вот сейчас меня съедят… Но собака не бросалась меня грызть, она уже бегала вокруг, помечая сугробы и забор, возле которого был разгребён снег. Я попытался двинуться, не смог — и остался стоять всё там же.
     Отец обнаружил, что меня нет, только у ворот нашего дома; конечно, он сразу пошёл назад разыскивать меня. И, наверно, совсем скоро нашёл и спас — идти-то было не больше двух сотен шагов.
     Только вот для меня эти несколько минут были бесконечными, никакой надежды на спасение я уже и не питал… А собака, потеряв ко мне всякий интерес, скоро совсем убежала. Я же всё стоял, будто окаменев, пока отцовская рука не коснулась моей. Тут уж я поревел от души, еле остановился.
     Потом, не помню сколько недель, мама почти каждый день водила меня отпаивать травами и откачивать заговорами к известной деревенской бабушке Лизавете, способной, по общему мнению, снять испуг, вправить вывих и грыжу, ну и ещё даже не знаю что... Я ходил туда как в сказочную избушку доброй волшебницы и нисколько бабушки не боялся.
     Но с тех пор я уже не мог без трепета смотреть на большую собаку. И, может, так бы и жил, лелея этот свой страх, но появилась в один прекрасный во всех отношениях вечер Она. И рядом с Ней я уже не мог бояться каких-то там собак, да, пожалуй, и сам бы загрыз любую псину, что попробовала бы взбрехнуть на неё. А потом явились на свет мои дочки…
     Так что сейчас, если иду во главе своего выводка, я собак не боюсь, и, видя мою решительность, они чаще всего убегают. Правда, одна мелкая и поэтому злобно-нервная шавка всё же цапнула меня за ногу и убежала уже только потом, будто выполнив свой священный долг перед всем собачьим родом. Но ведь и я-то не дрогнул, не отступил, заслонил собой свою семью и как бы тоже выполнил долг перед родом, но уже своим…
     А вот если окажусь с собакой один на один… стоит только глянуть на меня какой-нибудь зверюге, как опять возвращается всё, и колени предательски слабеют, а во рту делается вдруг сухо…

Июль 2009