Виктор БРЮХОВЕЦКИЙ

Кузьмоловский Ленинградской области 
     Виктор Васильевич Брюховецкий родился в 1945 году в Алейске Алтайского края. Окончил Ленинградский институт авиаприборостроения. Служил в армии. Работал в Российском научном центре «Прикладная химия». Автор нескольких стихотворных сборников, в том числе: «Лебединое перо», «Я уже не вернусь». Живёт в посёлке Кузьмоловский Ленинградской области.

КЛОДТОВСКИЕ КОНИ

Пропахший камышами и туманом,
С батоном в сумке и пустым карманом,
Счастливый, как Колумб, открывший Новый Свет,
Покинув мир скрипучего вагона
И примеряя зыбкий свет перрона
К своим плечам, я вышел на проспект.
На всех домах сверкало и блестело!
Наш председатель за такое дело
Электрика уволил бы давно.
Но Невский был раскрашен и расцвечен,
И каблучки стучали в этот вечер,
Как тысячи костяшек домино.
Я шёл: не знал — куда, но знал — откуда.
И верил я — должно свершиться чудо,
Оно меня нашло на мостовой:
Какой-то парень с мышцами атлета
Держал коня, а тот в потоках света,
Подняв копыта, замер надо мной!
Как будто бы в ночном, в степи Алтая,
На задние копыта приседая,
Не ощущая тяжести узды,
Он пляшет у костра в туманном дыме —
Огромный!
И передними своими
Копытами касается звезды!
Был этот конь так хорошо сработан
(Наверно, скульптор конюхом работал)!
И я надолго замер у коня,
Дивясь его забронзовевшей силе.
А люди воздух рвали и месили,
Толкались и ворчали на меня.
Но я не замечал их недовольства.
В моей породе есть такое свойство —
Стоять и удивляться на виду...
И думал я, стирая пот с ладоней:
Коль в городе живут такие кони,
То я, наверно, здесь не пропаду.

***

Ни конвойных, ни сосен в снегу.
Затерялись избушки в пыли.
На высоком крутом берегу —
Гуси-лебеди да журавли.
И такая печаль — не обнять.
И такая печать — не уйти.
Если б грусть эту взять да объять,
Да — под ключ, пусть живёт взаперти.
А то, вишь, разбрелась по полям,
Вдоль реки от села до села,
Да ещё — на крыла журавлям,
Да ещё — лебедям под крыла.
Ой, как стонут-курлычут своё.
Ой, тоску разнесут не к добру.
— Снаряди-ка мне, батя, ружьё,
Я на берег пойду поутру.
— Эх, дурак,— мне отец отвечал.—
От тоски не уйти, не избыть...
А я слушал его да молчал,
И всё верил — сумею убить...

***

Я, конечно, умру.
Хорошо б — на миру.
Хорошо бы, чтоб речка и крест на юру!
Чтоб зимой — чистота,
Чтоб весной — пестрота,
Чтоб под осень — калина в крови у креста.
Друг придёт навестить,
Враг — прощенья просить,
Незнакомый зайдёт постоять, погрустить.
Ни о чём не ропщу.
Всех приму и прощу...
Я с весёлым — весёлый, я с грустным — грущу.
На тропе межевой
Стану просто травой...
Положите меня на закат головой!
Пусть плывут сквозь века
Надо мной облака,
Удивляясь и плача — как жизнь коротка.

***

...И широкие скулы неровной гряды,
И кочующий беркут, и перепел в поле,
И ярлык золотой из далёкой Орды —
Это всё моя родина. В крапинах соли
Ночь привязана прочно к Полярной звезде:
Тяжко дышит, стекая тяжёлой росою,
И зари полушалок полощет в воде,
Раскрывая ворота идущему зною.
И восходит восток...
Ничего не забыл.
Мне хранить это всё до последнего часа.
Я всю юность мою красотой облучался —
Чернозёмы пахал, и стропила рубил,
И за злаком ходил, набирающим колос.
Но весёлую ноту превыше любя,
Я стрелял, отгоняя печаль от себя,
В журавлей за глубокий рыдающий голос.
Может, это как раз и даёт столько боли!
А иначе зачем каждой ночью в строке
Вызревает роса с лёгким привкусом соли
И, с ресниц опадая, плывёт по щеке?