Анастасия ГИЛЮК

Красноярск

     Студентка 4 курса Красноярского медицинского университета. Стихи и проза публиковались в «Новом Енисейском литераторе», «Антологии короткого рассказа».

АНАМНЕЗ ЖИЗНИ

     Каждый день, неохотно просыпаясь ни свет ни заря, я говорю про себя: «Спасибо!» — и пытаюсь улыбнуться новому дню сквозь пронзительные звуки надоевшего будильника. Эта привычка пришла ко мне не так давно и далеко не сразу вошла в мой привычный режим дня, когда я, хмурая, с тысячей немыслимых проблем и дурных мыслей в голове, с неохотой вставала утром с постели. «С добрым утром!» — а это значит, что всё вокруг меня и всё во мне должно быть наполнено добротой и радостью наступившего нового дня. Мне сейчас двадцать лет, и спасибо жизни за это.
     Я учусь в медицинском университете, и мне часто приходится курировать больных различных отделений. В тот день я шла на практические занятия на базе онкологического диспансера. Погода стояла ненастная, как и всю эту неделю: бесконечный дождь и серые тучи, грозно надвигающиеся на задымлённый заводами и выхлопными газами город. Такая привычная ежедневная картина; со временем погода перестаёт портить настроение — мы же не можем постоянно переживать по такому незначительному поводу, как отсутствие тёплых лучей солнца. Приближаясь к больнице, я ужаснулась, глядя на то, что творилось возле неё. Такого печального зрелища я не видела ни в одном из лечебных учреждений. На входе тысячи людей самых разных возрастов, с измученными лицами и потухшим взглядом, объединялись в длинную очередь, начинающуюся на улице. Возле стационара — множество брошенных машин и скучающие таксисты, монотонно потягивающие очередную сигарету. Одна за другой проносящиеся мимо меня машины скорой медицинской помощи. Посмотрев на стрелку часов, я мигом пришла в себя и поспешила на занятия, протискиваясь между множеством людей в коридорах.
     Коридоры в онкологическом диспансере олицетворяли что-то вроде хода между жизнью и смертью. Человек, только что осведомлённый о своём страшном диагнозе или же просто направленный сюда терапевтом, стоял в ожидании того, что же будет дальше. Посмотрев на такого человека, можно увидеть на его лице признаки растерянности перед неизвестным и ничем не скрываемую печаль. На его лбу проступает испарина, руки чуть дрожат от волнения и непроизвольно перебирают листы из больничной карты. Облокотившись на стену, он смотрит на остальных находящихся тут людей, и видно, как старается он сдержать слёзы, пытается быть сильным. Ведь оставаться сильным духом при таком диагнозе чрезвычайно сложно. В коридорах другого крыла лежат пациенты, чей диагноз давно подтверждён, пациенты, которым не хватило места в палате из-за большого количества онкологических больных. В их глазах уже не увидишь слёз. Это, как правило, или маленький огонёк надежды, или чистейшая пустота. Руки опущены, уставшее от многочисленных лечебных манипуляций тело больного вдавлено в больничную койку. Таким пациентам больше всего необходима вера. Вера в будущее, вера в Бога, вера в себя или в медицину… Вера в то, что они ещё проживут немало хороших мгновений. Вера всегда греет сердце человека, побуждает его карабкаться вверх.
     Я зашла на кафедру, тут было пусто, и, как обычно бывает, на стенах висели плакаты о вреде курения и пропаганде здорового образа жизни. Я прошла в учебную комнату, через пару минут началось занятие. Профессор рассказывал нам о страшной беде человечества — онкологии. Болезнь уносила жизни миллионов людей и пугала своей неизвестностью, несмотря на сотни научных работ и разработанное лечение. «Мы всё ещё лечим проявления болезни,— утверждал профессор,— а надо бы причину». Да только эта причина неизвестна по сей день. Опухоль возникает из-за какого-либо дисбаланса в организме, какая-то из запчастей в таком великом создании, как человек, выпадает или ломается, и от этого со временем останавливается и весь механизм. «Мы не можем знать, выздоровеет ли пациент, но мы можем приложить все усилия, чтобы это произошло, можем продлить его жизнь,— профессор раскашлялся.— Лучевая терапия, цитостатики, иммуномодуляторы, хирургическое вмешательство… много всего…» Тут кто-то из ребят задал вопрос, стоит ли сообщать пациенту этот страшный диагноз — рак.

     Профессор рассказал нам о том, что мнения врачей на этот счёт разделились; чаще всего пациенту не говорят диагноз — рак, пряча его под фразами о серьёзном заболевании. И даже если человек умоляет сказать ему правду, если он говорит тебе: «Я знаю, что у меня рак. Перестаньте мне врать. Скажите правду»,— нельзя идти на такую провокацию. Больной может предпринять попытки к суициду или просто зачахнуть, умереть не столько от рака, сколько от отчаянья.
     Хотя со временем — или даже сразу — больной поймёт, чем именно он болен. Задача врачей — дать ему надежду на жизнь, рассказать о возможных вариантах лечения и настроить на благоприятный исход болезни. Врач окажет больному огромную услугу, если сможет откровенно говорить с ним о подтверждённом диагнозе злокачественной опухоли, не приравнивая рак к неминуемой смерти. При этом врач может вызвать у пациента надежду — на новое лекарство, передовую методику лечения и последние научные открытия. Он должен объяснить больному, что не всё потеряно, никто не бросит его в беде, и, независимо от исхода, сам пациент, его семья и врач будут сообща бороться с болезнью. Тогда больной не начнёт бояться изоляции, обмана, отторжения, он поверит в искренность своего врача и поймёт, что если что-то можно сделать, то это будет сделано общими усилиями. Подобное отношение успокаивает и членов семьи больного, которые нередко оказываются в такие моменты совершенно беспомощными. Очень многое зависит от поддержки врача, выраженной словами и поведением. Семью пациента ободряет сама мысль о том, что для больного будет сделано всё возможное, и даже если врач не сможет спасти жизнь пациента, то, во всяком случае, уменьшит его мучения.
     Мы приступили к курированию больных. Пройдя по длинному коридору, переполненному лежащими на кушетках пациентами, трудно было сдержать слёзы даже врачу. Пожилые люди, юноши, девушки… Рак ломал жизни людей самых разных возрастов. Проходя мимо нескольких больных, я ощутила их тяжёлый взгляд, в котором надежда смешивалась с отчаяньем и болью. Я бегло осматривала обстановку, стараясь не проявлять каких-либо эмоций, что в принципе было недопустимо для врача. Такой недуг делает людей беспомощными, они, словно дети, ждут заботы и помощи, врач становится для них человеком, способным вернуть им жизнь, что была до постановки страшного диагноза. Профессор и наша группа из двенадцати человек поднялись на этаж выше. Преподаватель объявил фамилии, палаты больных и за каждым закрепил по одному студенту. Я курировала господина Н.
     Это был худощавый мужчина пятидесяти пяти лет, но выглядел он лет на пятнадцать старше. Мужчина лежал, смотря в потолок, и, казалось, вовсе ни о чём не думал. Увидев меня, он постарался быстрее встать с постели и принялся спешно расчёсывать свои немногочисленные волосы. «Добрый день! Вы, я так понимаю студентка?» — обратился ко мне господин Н. «Здравствуйте! Вы абсолютно правы»,— ответила я, улыбнувшись.
     Он показал рукой на кресло и приветливым жестом попросил меня сесть. Задав свои обычные вопросы, следуя плану, я узнала многое о больном. Историю своей болезни он рассказывал охотно, не упуская деталей. У господина Н. был удалён поражённый раком желудок ещё за пять лет до этой госпитализации. Вначале он воспринял свою болезнь вполне стойко и был полон надежды. По мере того как он худел и слабел, у него нарастала депрессия; наконец его снова госпитализировали, и рентгеновский снимок грудной клетки показал наличие метастатических опухолей в лёгких. Дискутировался вопрос о возможности применять облучение или хирургическое вмешательство к столь ослабленному пациенту.
     Несмотря на постоянные помехи — замену бутылочек на капельницах, раздачу лекарств, измерения пульса и кровяного давления,— мы просидели больше сорока минут, отведённых на курирование больного. Господин Н. не защищался и не уклонялся от трудных тем. Это был человек, чьи дни сочтены и кому жаль терять драгоценное время; ему явно хотелось поделиться своими мыслями и переживаниями с кем-нибудь, кто стал бы его слушать.
     Он рассказывал о своей семье. На днях к нему приходила его жена. Она уверяла, что он справится со всем этим, и ждала его домой, где он будет ухаживать за садом и цветами. Она напомнила ему также его обещание скоро выйти на пенсию, съездить вместе на море, прожить ещё несколько приятных лет.
     С большой теплотой и любовью он говорил о дочери. Ей двадцать один год, на студенческие каникулы она приезжала навестить его и была шокирована, увидев, в каком он состоянии. Он рассказывал об этих вещах с таким видом, словно был виноват в том, что разочаровал свою семью, не оправдал её надежд.
     Я сказала ему об этом, и он кивнул в знак согласия. Первые годы брака у него пошли на накопление материального достатка, он старался «создать для них хороший дом», поэтому почти всё время работал вне дома и семьи. Когда обнаружился рак, он стремился проводить с родными каждую свободную минуту, но было уже слишком поздно. Дочь уезжала на учёбу, и у неё было много своих друзей. А когда она была маленькой и просила его быть с ней и действительно нуждалась в нём, он был слишком занят добыванием денег.
     Когда зашла речь о его нынешнем состоянии, больной изменился в лице. «Я хочу спать, спать, спать и не просыпаться,— уставшим голосом произнёс господин Н.— Единственное облегчение — сон. Как только просыпаешься, начинается мучение, чистое мучение. Беспросветное. Я здесь лежу в постели, и каждый день, каждый час — мучение».
      Из разговора я поняла, что господин Н, не столько страдал от боли и физического дискомфорта, сколько от угрызений совести из-за несбывшихся надежд семьи; он считал себя неудачником. Больше всего терзало его противоречие между желанием «лечь в постель и спать, спать, спать», с одной стороны, и непрерывным потоком надежд и требований извне — с другой: «Медсёстры приходят ко мне и требуют, чтобы я больше ел, иначе ослабею, врачи приходят и объявляют о новом методе лечения, который они будут пробовать на мне, и рассчитывают, что меня это обрадует; потом приходит жена и рассказывает о работе, которую я буду делать, когда выберусь отсюда; потом приходит дочь и говорит мне, что я обязательно должен поправиться,— ну разве под этим обстрелом можно спокойно умереть?»
     Он остановился на минуту, даже улыбнулся, затем снова продолжил: «Хорошо, я приму новое лечение и ещё раз выпишусь домой. На следующий день я снова пойду на службу и заработаю ещё немного денег. Страховая компания оплатит учёбу моей дочери в любом случае, но дочери ещё немножко нужен и сам отец. Но вы знаете, и я знаю, что я просто не в состоянии всё это выдержать. Быть может, им следует научиться воспринимать действительность? Тогда умирать стало бы намного легче!»
     Всё возможное время подходило к концу, и я попрощалась с пациентом, пожелав ему не терять надежду. Господин Н. после секундной паузы произнёс полушёпотом: «До свидания. Цени свою жизнь. Улыбайся, ты ведь можешь».
     Во время нашей беседы я почувствовала себя знакомой этого человека, я будто побывала в его состоянии, мне казалось, что я понимала его, но знала, что, увы, ничем не могу помочь. Жалость и сочувствие к этому человеку подавляло все другие эмоции. Вот, казалось, всё есть у человека — и любящая семья, и доход. Да только болезнь-реквием пересекла все возможные мечты и желания, загнала человека в безысходное состояние. Всё будто разом растаяло, ушло. Теперь — только надежда, от которой у господина Н. осталось всего ничего…
     Я вышла из палаты с огромным комком в душе. Увидев ребят из моей группы в холле, я поняла, что и они находятся в похожем состоянии. Все стояли и молчали, каждый по-своему осмысливал и переживал историю больного. В памяти навсегда остались его потухшие глаза. Подошёл профессор. Увидев нас, он начал вспоминать свои студенческие годы и первого больного с онкологическим заболеванием. Профессор сказал, что видеть смертельно больного человека всегда тяжело, но мы не должны показывать свою жалость и сочувствие, мы должны постараться дать ему надежду на выздоровление. Если человек находится в постоянном унынии и депрессии, он ещё больше притягивает к себе всё плохое.
     Занятие закончилось, и все разошлись по домам. Дома я писала анамнез жизни и настоящего заболевания, я не могла не думать о судьбе господина Н., я пережила его историю как часть своей жизни. Я думала, как же так может появиться заболевание и прервать жизнь человека, забрать у него всё — родных, друзей, любовь, всякую надежду.
     Каждый день, просыпаясь со звуком будильника, смотря на непрекращающийся ливень, сталкиваясь с проблемами и трудностями, я вспоминаю слова господина Н.: «Цени свою жизнь. Улыбайся».
     И я улыбаюсь, я могу улыбаться. Каждый день и каждое мгновение моей жизни.