Сергей КУЗИЧКИН

Красноярск

Главный редактор «Нового Енисейского литератора».

«ЭХ, СЕРЁГА!» И «СЕРЁГА, ЭХ...»

Сергею Дяденко, фотохудожнику и хорошему человеку

     В нашей творческой артели два приятеля есть. Оба Сергеи, и оба — Николаевичи. Работают они всегда вместе: в паре, как говорят все, или в связке, как выражаются они. Один всегда с фотоаппаратом, другой — с авторучкой и блокнотом. Работают неплохо и задания артели выполняют. А что им? Один щёлкает затвором фотографического аппарата, а другой ручкой записывает информацию в блокнот. Бывают эти представители творческой артели по долгу службы на разного рода предприятиях, ездят в короткие и длительные командировки. Иногда их приглашают принять участие в банкетах. От банкетов они чаще всего отказываются. Отказываются раз, отказываются два, а их всё приглашают и приглашают. И чем чаще они отказываются, тем больше и настойчивее их приглашают. И бывает, Сергеи не выдерживают гостеприимного напора и соглашаются посидеть минутку-другую за столом. Устроители банкетов усаживают их обычно на самые почётные места и наперебой предлагают употребить различные спиртные напитки. Оба Сергея начинают со слабенького: пивка, шампанского, сухого вина. Много закусывают и нередко к концу банкета выглядят бодро и даже трезво. Но это только внешне. Внутри же, в их организмах, а главное, в сознании, происходят в это время глубинные процессы, и, покинув банкет, Николаевичи, готовые было разъехаться по домам, начинают сомневаться в своём решении, и кто-то из них обязательно предлагает другому: «Ну что, Серёга, по пиву?» И они берут по кружке пива в ближайшем пивбаре. Потом ещё по одной. Когда же дело доходит до третьей, они заводят долгие, допоздна, разговоры о женщинах и коллегах, о коллегах-женщинах, иногда упоминая собственных жён.
     К ним, жёнам, после этого они и возвращаются. На этом вроде бы нестандартное поведение наших героев заканчивается.
     Наутро они одними из первых появляются на работе. Каждый из них готовит себя на сегодня в жертву творчеству, стремясь целиком и полностью отдаться любимой работе. Каждый вынашивает планы новых идей и командировок.
     Но попавшее вчера в их организм спиртное уже вовсю воздействует на сознание, переворачивает что-то в мозгу: справа налево и наоборот. Воздействие это достигает своего апогея во время их очной встречи.
     «Ну, как дела, Серёга?» — спрашивает один. «Да как-то, Серёжа, чувствую себя не совсем уютно»,— отвечает другой.
     И оба, подсчитав денежные запасы, оставляют все дела на потом и направляются к магазину. Там, в зависимости от средств, оставшихся после вчерашнего, они покупают по 150 граммов водки или берут сразу пол-литра и возвращаются обратно, в штаб родной творческой артели.
     Через полчаса им становится очень хорошо, и они с удвоенной творческой энергией начинают думать о том, где бы найти ещё денег. Естественно, на продолжение вчера начатого банкета.
     Наблюдающие в это время за их действиями коллеги и знакомые отмечают про себя, что оба Сергея Николаевича уже вошли в первую стадию начального пьянства, после которой следует вторая, уже средняя стадия — потребность в поиске средств, завершающаяся переходом в третью — продолжительный запой. О запое творческие работники тогда не думают. Да и их начальство, получившее сигнал от юрких осведомителей, работающих в этой же артели, ещё надеется, что до запоя дело у Сергеев не дойдёт. «Ребята просто хотят “догнаться”»,— думают начальники и не пытаются воздействовать на своих подчинённых.
     А ребята действительно хотят «догнаться» и обязательно находят (не было случая, чтоб не нашли) какой-то небольшой источник финансирования. О работе уже не идёт никакой речи. Оба Сергея, сбив с панталыку ещё несколько творческих личностей и прихватив по пути встреченных ими знакомых, направляются в ближайшее питейное заведение, где, окружив себя кружками с пивом, стаканами с водкой, тарелочками с кусочками копчёной рыбы и одним салатом на всех, медленно уничтожают крепкие и слабые напитки, попутно думая, что будет после того, как питие закончится. «Где достать ещё денег?» — лихорадочно решают задачу их мозговые извилины.
     Вот тогда и начинается вторая, упомянутая выше стадия пития, самая интересная с точки зрения стороннего наблюдателя. Оба Николаевича, уже захмелев, но ещё не лишившись памяти, чудесным образом преображаются.
     У фотографа лицо становится пунцовым и весёлым, у писателя — задумчивым и серым. Глаза владельца авторучки и блокнота из круглых превращаются в треугольные, брови принимают форму домика, и он по-новому начинает смотреть на окружающий его мир. Теперь в каждом человеке он видит только «червонцы» или отсутствие таковых.
     «Так, Толик может дать десятку — не больше, Олег на две-три раскошелится, а у Игорька можно выпросить и пять штук»,— блуждают ясные мысли по его замутневшему сознанию.
     Пока мыслитель размышляет и вырабатывает план дальнейших действий, фотограф начинает раздаривать всем свои обаятельные улыбки, передавать приветы общим знакомым и отвешивать шуточки. Со стороны он кажется себе неотразимым. Иногда он достаёт из сумки фотоаппарат и, шаря по пивнушке объективом, щёлкает им направо и налево. Причём делает это независимо от того, есть в аппарате фотоплёнка или же она там отсутствует со вчерашнего вечера. Улыбаясь, шутя и щёлкая затвором, мастер художественной и документальной фотографии попутно представляет всем собравшимся в питзаведении своего товарища как автора забавных иронических книжек и просит приятеля подарить кому-нибудь одну из его брошюрок. Автор достаёт из своей объёмной сумки всегда имеющиеся при нём книжицы, подписывает их своим будущим читателям и вручает лично в руки каждому просящему. При этом писатель-иронист требует от клиентов женского пола непременного поцелуя, а от мужчин — обмывки автографа. Потенциальные читатели-мужчины, полистав книжку и оценив автограф, сразу отправляются к стойке бара и возвращаются с двумя-тремя кружками в руках. Это ещё на некоторое время продляет посиделки. Когда же книжки в сумке писателя заканчиваются, оба Сергея неохотно покидают питейное заведение. Выйдя на свежий воздух, они начинают мараковать дальше.
     Инициативу в свои руки берёт Серёга с авторучкой. Он открывает свой блокнот, пробегает слегка косым взглядом по криво написанным давно и уже сегодня строчкам, пытаясь определить по записям адреса тех знакомых, кто может выдать им в долг без промедления и наверняка.
     Потом они садятся в общественный транспорт и начинают объезд по местам дислокаций штабов городских творческих артелей. Причем берут сразу с места в карьер. Владелец блокнота и авторучки без стука врывается в кабинеты своих хорошо и малознакомых коллег и с порога вместо «здравствуй (те)» и «как твоё (ваше) здоровье?» буквально взвывает: «Иваныч (Петрович, Степаныч, Григорьич, Валерьич)! Выручай!» — «Чем?» — как правило, следует ответная реакция Иваныча (Дмитрича, Михалыча, Макарыча). «Займи на бутылку!» — сразу раскрывая все карты, с чувством в голосе говорит писатель, усаживаясь напротив потенциального спонсора.
     Фотограф при этом тоже не стоит без дела и не теряет попусту времени. Он вынимает фотоаппарат, примеряет к нему один-два, а если есть в запасе, то три или четыре объектива и со словами: «Вы сегодня так хорошо смотритесь в этом интерьере»,— делает несколько щелчков затвором. После этого отказа в финансировании обычно не случается. Правда, обрабатываемый Сергеями знакомый тут же начинает торговаться и сбивать просимую ими сумму как минимум вполовину, и жаждущие выпить всегда получают меньше, чем запрашивали вначале. Но это уже для них неважно. Со временем приятели хорошо усвоили истину: проси больше — и если дадут, то дадут меньше, а потому в подобных случаях запросы почти всегда завышают.
     Серёга с фотоаппаратом, приняв деньги у спонсора, благодарно жмёт ему руку, говоря: «Всё, братан, чикаго (название американского города у него давно переросло в понятие и теперь обозначает и «спасибо», и «пока», и «будь здоров»), мы тебе всё вернём...» Потом оба Серёги, вдохновлённые удачно провёрнутым мероприятием, но не до конца удовлетворённые полученной суммой, движутся дальше по коридорам и этажам артелей, стучась и вламываясь в кабинеты творческих личностей городского и регионального масштаба.
     Набрав нужную на сегодня, по их мнению, сумму, они заходят в ближайший на их пути пивбар, берут по кружке пива и по сто граммов водки и, выпивая всё это под хруст крабовых чипсов, доводят свой организм до состояния бодрости. Но добытые взаймы с помощью красноречия и фотоаппарата немногие денежные средства быстро тают в пивных кружках и водочных стаканчиках, и, посидев часок-другой, оба Серёги покидают и это гостеприимное питзаведение. Они бредут, оживлённо переговариваясь, на автобусную остановку, где, постояв и поговорив с полчаса, вспоминают, зачем они здесь, а потом начинают провожать друг друга. Каждый старается отправить приятеля первым на нужном тому маршрутном автотранспорте, жмёт дружески товарищу руку, говорит: «Чикаго!» — но в результате оба через час или два оказываются в одном автобусе. Так бывает каждый раз, независимо от того, лето на дворе или зима. Потом начинается мотание наших героев с правого берега на левый и обратно. Серёги бродят по каким-то дворам выстроенных во времена Никиты пятиэтажек, ищут каких-то знакомых и родственников фотографа. Попутно они затаскивают в подъезды спящих на улицах мужиков, спасая их зимой от замерзания, а летом и осенью от дождя. Приведённые в чувство мужики подолгу не могут толком объяснить, где они проживают, зато быстро врубаются, кто им спас жизнь. Узнав, что их спасли от неминуемой гибели, они благодарят спасателей: кто десяткой, кто тридцатью рублями, а кто рассыпной медной монетой.
     Добавив ещё граммов по сто – сто пятьдесят, Николаевичи совершенно теряют ориентир и друг друга. После чего обладатель ручки и блокнота забывает орудие своего труда, а фотомастер, встретив знакомых, отдаёт им в залог фотовспышку или пару объективов, либо же всё фотооборудование сразу.
     Продолжающаяся весь день попойка заканчивается для писателя чудным образом. Ночью он просыпается на диване в маленькой комнате своего общежития, рядом со спящей супругой и тазиком вместимостью тридцать литров у изголовья — выставленным женой на всякий пожарный случай. Придя в себя, он быстро понимает, что добрался «на автопилоте».
     «На автопилоте» добирается и фотограф. Правда, ноги его несут не к супруге, а к ближайшим родственникам, где он и перебивается денёк-другой, а то и неделю, спасаясь от гнева и гнёта жены.
     В ближайшие две-три недели никто на рабочих местах Николаевичей наших не видит. Начальство, находясь в панике (некого послать в командировку), первые дни злится и ругается, грозит обеим творческим личностям увольнением по нехорошей статье, однако уже через несколько дней, узнав, что оба живые и выходят из запойного состояния, начинает менять гнев на милость, уже чувствуя и понимая, как нужны эти самые неординарные личности творческой артели, и с нетерпением ждёт прихода Сергеев на работу.
     Ну а творческие личности — Сергеи Николаевичи,— ценой неимоверных усилий, каждый в одиночку, прервав свой запой, являются на рабочие места тихие, охрипшие, с глазами, полными грусти. Они молча ходят по коридорам, молча заходят «на ковёр» к начальству, молча соглашаются с утверждением руководителей, что водка — зло и что творческий человек, дабы не уподобиться животным, пить не должен. На риторический вопрос самого главного руководителя, будут ли они ещё пить, Николаевичи делают головой жест: нет-нет,— молча подписывают ознакомление с приказом о лишении их квартальной и полугодовой премий и, частично реабилитированные, берутся: один за блокнот и ручку, а второй за фотоаппарат — и отправляются выполнять накопившиеся за их отсутствие задания творческой артели. Заданий за время их отсутствия действительно накапливается «выше крыши», а потому заказчики ждут наших Сергеев с большим нетерпением и после выполнения работы просят пожаловать к столу.
     «Нет! Нет! — отчаянно отбиваются от приглашений Николаевичи.— У нас ещё очень много работы»,— говорят они настойчивым организаторам застолий и спешат на выполнение другого спецзадания артели. Но и там их ждут отлично сервированные выпивкой и закуской столы. «Не можем мы сегодня, не можем...» — говорят Сергеи, потупив взор, и выходят на свежий воздух.
     «Эх, Серёга! — говорит один Николаевич.— Жизнь-то хороша, когда пьёшь не спеша!» — «Серёга, эх... — вторит ему, вздыхая, Николаевич другой.— А жизнь-то порой летит мимо, мимо...»
     Больше они не говорят ничего. Глаза их по-прежнему полны грусти, и где-то из глубины их черепных коробок пробивается поближе к свету одна серая мысль: «А надолго ли хватит тебя, Серёга?..»

Красноярск, 2001