Леонид ПОТЕХИН

Красноярск

     Дипломант «Нового Енисейского литератора» в номинации «Проза» за 2010 год. Публиковался в журнале «День и ночь», коллективных сборниках.

БАЛАНАДЫ

(Так я называю короткие юморески, которые вызывают лёгкую улыбку)

Понтаж

     На предприятие доставили картонорезательную машину. В разобранном виде, упакованную в большие ящики. В первую очередь инструкцию проштудировал главный инженер. Затем она оказалась в техническом отделе. Неделю перебрасывали со стола на стол. Прочли книжку начальник картонажного цеха, главный электрик, механик слесарей. Когда вся инженерная братия ознакомилась с инструкцией, организовали бригаду монтажников из самых опытных, смекалистых мужиков.
     В картонажный цех внесли ящики. Распаковали. Извлекли детали. Застучали молотки, закрутились дрели, посыпала искрами сварка. Монтажники, воодушевлённые премиальными и сверхурочными, вкалывали по двенадцать часов. Работа шла под бдительным наблюдением инженеров. Через сколько-то дней ударного труда сборка была завершена. Вот она, красавица, возвышается посреди просторного помещения. Три метра в длину, полтора в высоту. Чудо современного технического прогресса. Заменит ручной труд полутора десятков людей. Будет резать картон на полосы, на форматы, со счётом укладывать в стопы. Полная автоматика. Произвели смазку, где надо. Водрузили на подставку рулон картона. Главный инженер нажал кнопку. Машина дрогнула, зарокотала. Закрутились колёсики механизмов. Завертелся рулон. Белая полоса картона поползла в чрево машины. Раздались восторженные голоса:
— Пошла, родимая.
     Радость сменилась разочарованием. Машина выбросила первую пачку листов. Но каких? Смятые, искорёженные, края рваные. Вот так сюрприз. Не этого ждали от чуда технического прогресса. Инженеры в растерянности, у каждого своё соображение. Сменили смазку. Потуже подкрутили гайки. Снова запустили. Тот же результат. Хуже того: машина стала выбрасывать клочки рваного картона. Инженеры с упрёком посмотрели на монтажников. Те плечами пожали. Дескать, сборку производили по вашим указаниям. Один из них взял с подоконника инструкцию, изрядно потрёпанную. Как говорится, зачитанную до дыр. Раскрыл, поднял руку и произнёс:
— Оставьте машину в покое, не портите картон. Вы, инженеры, внимательно читали сию книжицу?
     Обладатели дипломов почти хором ответили:
— Очень внимательно. Разбуди посреди ночи...
— А читали первую страницу?
— Чего там читать? Предисловие, пустые словесины.
     Монтажник повысил голос:
— Напрасно. Тут по-русски, чёрным по белому, написано, что машинка не картонорезательная.
— А какая?
— Бумагорезательная.
     Инженеры переглянулись. Потупились. Один за одним, как-то по-воровски, стали исчезать из цеха. Остались только работяги. Кто-то проговорил:
— Ну что, мужики, начнём демонтаж? Для этого инструкция не потребуется.

Комиссия

     Идёт заседание врачебной комиссии. В коридоре с десяток человек разместились на двух скамейках. Разговор вялый, неторопливый, о пустяках. У Андреева плохо видят глаза. Инвалид второй группы по зрению. Кончился срок, прибыл на переосвидетельствование. Немного размечтался. Получить бы первую группу. Пенсия бы заметно прибавилась. Купил бы новый костюм. Да куда там. Опять вторую дадут на год. А там снова перекомиссия.
— Андреев, заходи.
     Его очередь. Вскочил со скамейки. Ринулся вперёд. Предыдущий товарищ оставил дверь приоткрытой. Врезался лбом прямо в торец. Отлетел в другую сторону коридора, ударился плечом о батарею. На какое-то мгновение потерял сознание. Очнулся. Над ним белые халаты.
— Встать можете?
— М-м-могу.
     Ввели в кабинет, усадили на стул:
— Как себя чувствуете?
— В-в-вроде н-н-н-нормально.
     Потрогал ушибленное место. Не рассёк, крови нету. Голова кружится, болит плечо. Ему протягивают листок:
— Первая группа. Пожизненно...
— С-с-спасибо…
— За что?

Письмо

     Один молодой человек оказался на секретном объекте.
     Через неделю пишет письмо: «Здравствуйте, папаня и маманя. Я устроился отлично. Квартира шикарная. Работа не пыльная, но денежная. Здесь изготовляют такое, о чём в письме изложить не могу. Военная тайна. На то дал подписку. Потому язык на замок. Тут секреты на каждом шагу. Всего не узнаешь за целый год. Но я дотошный, любопытный. От моего глаза ничто не укроется. Стараюсь познать и запомнить все здешние секреты. Как говорится, мотаю себе на усы. От моего пронырливого ока ничто не скроется. Когда приеду на побывку, соберётся вся родня и соседи. Вот тогда расскажу обо всём, что узнал и услышал на данном объекте. Ничего не скрою, не утаю. Представляю, как ахнете от изумления».
     Не пришлось ахнуть родственникам и соседям. На другой день после отправки письма молодой человек лишился шикарной квартиры и был выдворен за пределы секретного объекта.

Шубка

     В кругу своих приятелей Горохов разболтался, как дед Мазай:
— На мокрое я ни-ни, никогда. Зачем? Подставлю к горлу ножичек — и клиент добровольно исполняет все мои пожелания. Особенно дамочки. Случилось так — оказался на мели. В карманах цунами бушуют. Вышел на просторы проспекта. Ночка тёмная. Спит город. Мимо двое прошли — видимо, муж и жена. Пропустил. Баба завопит, крик поднимет. Проскочил «Мерседес», мотоциклисты. Миллиардер. Вот если бы пешком и без охраны. Тогда бы... И как бы в насмешку костыляет пьяный мужик, бормочет: «Улица, улица, ты, брат, пьяна...» Что с него взять? Фуфайка, кирзачи. Чу, сапожки застучали по тротуару. Ближе, ближе. Тук-тук-тук. Дамочка. Шагнул навстречу. Руку в карман, зажал ножичек. Но дамочка опередила, сама бросилась ко мне. Схватила за рукав, произносит: «Какое счастье, что встретила вас. Проводите, пожалуйста, до дому». На ней дорогая шубка, соответственно шапочка, бриллиантики, сумочка, а в ней кошелёк. Добыча сверх крыши. Вот она. Улица — пустыня Сахара. Но не сверкнул нож под звёздным сиянием. Дрогнуло моё сердце. Как, мне оказывают доверие? Я галантно поклонился: «Извольте. Далеко ли идти?» — «Два квартала». Взял дамочку за локоток. Шубка так и заструилась между пальцев. Я в мехах ни хрена не разбираюсь. То был какой-то особенный мех. Даже в темноте переливался волшебным отблеском. В такой шубке надо ходить под охраной. Даже по самой бросовой цене за неё можно получить карман долларов. Дамочка продолжала щебетать ангельским голоском: «Задержалась у подруги. Автобусы уже не ходят. Пришлось идти пешком. Я трусиха. Говорят, по улицам бродят шайки грабителей». Отвечаю: «Разговоры преувеличены. Одиночки встречаются». Она: «Вы, конечно, не из их числа. Слава Богу, что встречаются добрые, надёжные люди, как вы». Это я-то добрый и надёжный? Эх, барышня, знала бы ты, в чьи лапы угодила. Но последние слова её окончательно развеяли мои первоначальные намерения. Доставил дамочку по месту назначения. Она поблагодарила и скрылась за металлической дверью. Исчезла изящная дорогая шубка.

Погоня

     Полночь. Звёзды. Луна. По тротуару цокают каблучки. Где и почему задержалась девушка, нас не касается. Сейчас она спешит домой. Позади послышались шаги. Мужские, тяжёлые, топающие. Ой, кто это? Не ночной ли грабитель? У неё есть что взять. Одета шикарно, по последней моде. В сумочке кошелёк, набитый рублями и долларами. Да ещё бриллианты. Славная добыча для бандита. А может, тоже запоздавший? На всякий случай прибавила шагу. Позади тоже прибавили. Не отстают. Всегда так. Когда надо, то ни единой души. Днём не протолкнёшься, ночью не докричишься. Полоснула фарами одинокая легковушка. Исчезла за поворотом. Девушка ещё быстрее передвигает сапожками. Преследователь не отстаёт. Наоборот, приближается. Расстояние с каждой минутой сокращается. Слышит топот позади себя в каких-то десяти шагах. До своего дома ещё целый квартал. Успеет? Вряд ли. Она почти бежит. Топот за спиной. А что, если... Когда-то слышала, что внезапное нападение — лучший способ защиты. Она сумеет постоять за себя. В детские годы драчуньей была. Даже мальчишкам носы разбивала. К тому же преследователь один. Вот он, почти рядом. Заходит с левой стороны. Мускулы правой руки напряглись, кулак сжат. Лишь бы не упустить момент. Стоп. Кулак взметнулся кверху. Перед ней мужик низкого роста. Кого испугалась! Да она его...
— Нинка, ты? Никак, драться собралась?
     Кулак разжался, рука опустилась.
— Ой, дядя Федя...
— Куда так прёшься? Еле догнал. Уф, сердце выскочить хочет.
— Бандита боялась.
— Это меня-то? Да я сам боялся. Думал, догоню, рядом пойду. Вдвоём надёжнее.
     Дошли до своего дома. Вошли в один подъезд. Поднялись на третий этаж. Разошлись по своим квартирам.

Побегаем

     Вот ещё одно ночное приключение.
     Барсуков служил на Северном флоте, на крейсере «Пётр Великий». Теперь работал на заводе. Возвращался домой после второй смены. В кармане получка. Настроение возвышенное. Вот и дом. Девять этажей, шесть подъездов. Словно из-под земли, перед ним трое парней:
— Выворачивай карманы, снимай одежду.
     Оглянулся. Никого. Тишина полуночная. Ну что ж... Расстегнул флотский ремень — да как врежет одному пряжкою по мордасам. Второму сделал подножку. Третий попятился. Отскочил в сторонку. Двое поднимаются с земли, матюгаются:
— Да мы тя, сучонок, мать-перемать...
     Кинулись к Барсукову. Тот отбежал. Вся тройка — за ним. Началась погоня. Тишину огласил топот ног. Барсуков сразу определил: не рысаки, быстро выдохнутся. Что ж, ребятушки, побегаем. Он оторвался от погони. Бежал легко, не напрягаясь. Ноги едва касались туфлями асфальта тротуара. Дыхание ровное, глубокое. Натренированное тело спортсмена. Ещё в школе, затем на службе в соревнованиях занимал призовые места. Не хватило несколько секунд до мастера спорта. Пробежал мимо своего подъезда. Повернул за угол дома. Не отстают. Надолго ли вас хватит, бегуны гороховые? Сбавил скорость. Позади слышит топот, тяжёлое хриплое дыхание. Ближе, ближе. Остаётся пара метров. Восторженный возглас:
— Не уйдёшь! Держи его.
     Как бы не так. Резкий рывок — и беглецы исчезают в темноте. Остались с растопыренными руками. Пробежали вокруг громадины дома. Погонщики оказались настырными. Не желали отказаться от своих намерений. Барсуков двинулся на второй круг. Троица следом. Снова сближение и резкое удаление. Имея преимущество в скорости, он просто издевался над грабителями. Прохлада ночи придавала бодрости. Преследователи, наоборот, взмокли от пота, выбивались из сил. На третьем кругу не выдержали:
— А ну его к хренам. Видать, это спортсмен.
     Барсуков ответил:
— Ребята, чего остановились? До рассвета можно пробежать ещё кругов десять. Я только разминку сделал.
— Да пошёл ты к...
     Повернулись и потопали восвояси. Барсуков спокойно вошёл в свой подъезд.

Он хочет жить

     Бориско и Татьянка первый раз поцеловались в восьмом классе. Их прозвали женихом и невестой. Проводила сибирячка друга в армию служить. Поклялась любить веки вечные. Каждую неделю относила на почту голубые конверты. Солдат целовал письма. Фотографию невесты хранил возле сердца. Демобилизовался, вернулся. А в доме любимой идёт свадьба. Взял отцовское ружьё, нацелил прямо в лоб и бабахнул. По деревне разговоры:
— Бориско Усманов застрелился.
— Из-за девки. Дурак.
— Не суди строго. Видать, была большая любовь.
— А она чего?
— Пляшет на своей свадьбе и целуется с муженьком.
     Видно, в патрон было мало вложено дроби и пороху. Или лоб оказался достаточно прочным. Живой остался стрелок. Зрение потерял. Ослеп в доску. Пенсионером стал.
     Прошло сколько-то времени — может, года два или три. Приловчился дрова колоть, гвозди заколачивать, жратву свиньям выносить и всякую другую немудрёную работёнку по хозяйству. Приспособился ходить на почту и в магазин. Почта была на другой улице. Надо пройти по узкому переулку между двумя изгородями огородов.
     Однажды, получив пенсию, возвращался домой. В переулке его поджидали два брата Пушкарёвы. Выгребли пенсию, дали подзатыльник, напутствовали:
— Рякнешь языком — пришибём, как таракана.
     Вскоре Усманова вызвали в сельсовет. Участковый милиционер проговорил:
— От одной гражданки поступило заявление. Утверждает, что видела, как тебя грабили братья Пушкарёвы. Было ли сие преступление?
     Бориско замялся:
— Дык оно, тово, вроде было.
— Почему к властям не обратился?
— Пригрозили убийством.
— Испугался?
— Дык оно, тово, всякая букашка жить хочет. Прячется, когда ей угрожают.
— Ишь ты, жить захотел. А когда ружьё в лоб нацелил, разве жить не хотел?
— Дык оно, тово, затмение на разум нашло.
— Ладно, ступай. Живи до ста лет. Никого не бойся. Ваньки Калиты уже сидят в каталажке.

Поджигатель

     Поздние ноябрьские сумерки. Зажглись первые звёздочки. Вспыхнула стена сельской школы. К счастью, поблизости оказались люди. Сбили пламя, затушили в самом начале пожара. Кто поджигатель? Участковый милиционер начал дознание. Наконец в его руках настоящее дело. Надоели дебоши пьяные и семейные скандалы. Допросил десяток очевидцев. Поджигателя никто не видел. На месте пожара обнаружил пустую консервную банку. Но это вещественное доказательство не приблизило раскрытие преступления. Видно, из него не получится Шерлока Холмса или как там его кличут. И вдруг, нежданно-негаданно...
     Вошёл участковый в учительскую. Сел на стул. Рядом, на другом стуле, лежат перчатки. Взял, поднёс к носу. И воспрял духом. Вынул консервную банку, протянул директору:
— Понюхай: чем пахнет?
     Директор Бушланов понюхал, ответил:
— Керосином пахнет.
     Участковый сунул директору под нос перчатки:
— А это чем пахнет?
— Тоже керосином.
— То-то. Улавливаете нить преступления?
— Я не сыщик. Обучался в педагогическом институте.
     Участковый вольготно развалился на спинке стула, закурил дешёвую папироску, изрёк:
— Следствие можно считать законченным. Осталось уточнить, кому принадлежат данные перчатки.
— Перчатки мои. Неужели вы считаете, что я поджигатель?
— Почему бы и нет? Факты налицо. Вот она, баночка, из которой плеснули керосин на стену школы. Вот перчатки, которыми держали баночку. Чистосердечные признания облегчат наказание.
     Бушланов усмехнулся:
— Извольте выслушать и записать. Вчера я ходил в сельповский магазин за керосином. Вот этими перчатками поддерживал ведро.
— Свидетели есть?
— Десятка полтора. Ещё вопросы имеются?

Шпион

     Секретарь сельсовета неторопливо поскрипывал пером. Председатель Крышкин за другим столом шелестел газетами. Спокойную обстановку нарушил подросток Ванюшка. Ворвался в кабинет и с порога:
— Шпион!...
     С пера секретаря на бумагу упала клякса. Газеты полетели на пол. Ванюшка торопливо продолжал:
— Пошёл я за грибами на Берёзовую гору. Собираю, укладываю в корзинку. Выхожу на полянку и…
— Выпей воды
— …и вижу на берёзе парашют, а поблизости в траве такое, такое, совсем необыкновенное.
     Минут через десять председатель и секретарь быстро шагали по деревенской улице. Впереди вприпрыжку подросток. В отряд мобилизовали трёх встречных мужиков. Прихватили два ружья. Крышкин напутствовал:
— Не робей, мужики. Поймаем шпиона — награду получим. Каждому медаль, а мне орден, потому как я командир.
     От околицы прошли километра два. Поднялись на холм, именуемый горою. Миновали рощу. Открылась полянка. На отдалённой берёзе действительно что-то болталось. В траве лежал таинственный аппарат, поблёскивая деталями и колёсиками. Вокруг тишина. Понятно, шпион притаился. Ружья наизготовку. Крышкин принял смелое решение. Вырезал длинный прут, сказал спутникам:
— Если погибну смертью храбрых, то «Запорожец» завещаю своей супруге.
     По-пластунски приблизился к аппарату, ткнул прутом. Не взорвался. Сделал ещё несколько тычков. Ничего страшного. Приблизился вплотную. Насмелился, протянул руку. Погладил гладкую поверхность. Даже покрутил какое-то колёсико. Передатчик. По нему шпион держал связь со своим заграничным центром. Приложился ухом. Часы не тикают. Может, вышел срок и сей момент рванёт? Тогда погибнет при исполнении служебных обязанностей. Будут торжественные похороны под звуки оркестра районного Дома культуры.
     Отряд вернулся в деревню. Крышкин держал на вытянутых руках загадочный аппарат. Смотрите, какой он отчаянный. В сельсовете ношу опустил на стол. Придвинул телефон. Он, Крышкин, лишил шпиона связи. Пусть милиция ищет его самого. Стал набирать номер. Вошёл школьный преподаватель физики. Равнодушно взглянул на аппарат, произнёс:
— Метеозонд. Отработал свой срок.
     Председатель рывком отодвинул телефон.

Телевизор

     Жена Прутикова состояла в какой-то религиозной общине или секте. Не признавала ни книг, ни газет, ни радио. Тем более телевизор. Считала это соблазном от лукавого. Сам он — ни туда ни сюда. Ни атеист, ни православный христианин. Признавал существование Бога. Кто-то же создал окружающий мир. В загробную жизнь не верил: «Сказки про рай и ад, как про Емелю, который ездил по городу на печи».
     Терпел причуды супруги. Ради любви и семейного благополучия. Газет не выписывал, радио не включал. Иногда по вечерам уходил к соседу посмотреть телевизор. Терпел да не вытерпел: «Мужик я или тряпка? До каких пор буду жить под бабьим каблуком? Я хозяин в семье. Коли так, то...»
     И купил телевизор. Ничего, стерпит, усмирит свою гордыню сектантскую. Теперь по новому заживём. Установил, включил. Квартира сразу преобразилась, словно её наполнил животворящий дух. С великим удовольствием смотрит на экран. Пришла жена. Ожидал бурную сцену. Приготовился отразить все атаки непреклонной супруги. Но она не молвила ни единого слова. Прошла на кухню, спокойно пьёт чай. По телевизору передают новости. Пронесло, мирно обошлось. А может, затаилась, готовит неожиданность? Так и случилось. Достала с полки чемодан. Открыла шкаф, стала укладывать свои вещи. С усмешкой спросил:
— Путёвку получила в дом отдыха?
     Жена коленом придавила поклажу в чемодане. Ответила:
— Или я, или телевизор.
     Прутиков уменьшил громкость, мягко произнёс:
— Ирина, мы прожили десять лет в полном согласии, невзирая на разные взгляды на религию. Давай и впредь не будем нарушать наши отношения.
     Она твёрдо повторила:
— Я или телевизор.
     Прутиков знает характер супруги. Слова на ветер не бросает. Скажет — словно скрутит железным обручем. Стоит гордая. В гневе ещё красивее. Взялась за чемодан. Сейчас уйдёт. Как удержать жену и сохранить говорящий и показывающий ящик? А вот так. Сгрёб телевизор и вынес из квартиры. Постучал к соседу. Тишина, никого. Опустил тяжёлую ношу возле своей двери. Но на жену это не подействовало. Ушла. Простучали каблуки вниз по лестнице, захлопнулась входная дверь подъезда.
     Вернулся в квартиру. Опустился в кресло. Задумался. Придёт ли обратно? Навряд ли. Секта слишком глубоко пустила корни в сознание женщины. Однако надо занести телевизор. Не место ему стоять на площадке. Но телевизор исчез. Кто-то приложил ловкие руки. Попробуй найди, если в подъезде сорок квартир. Мог оказаться посторонний. Почему не взять выброшенную вещь? Прутиков развёл руками:
— В одночасье ни жены, ни телевизора.

Заначка

     Кулачков — безработный. Вчера разгружал вагоны. Получил наличными. Просадил до последнего рублишки. Помогли приятели. Проснулся поздно, в квартире никого. Болит спина от тяжёлых кулей. Болит голова. Точнее, трещит по всем швам. На груди — словно каменная плита. Эх, опохмелиться бы. А чем? С великим трудом поднялся, ополоснул лицо. Предстояло нелёгкое занятие. Найти деньги. Жена умудряется менять заначки, с каждым разом хитрее. Он обладает нюхом ищейки, всегда находит семейную кассу. На этот раз не обнаружил. Даже удивился. Как так? Чует сердцем и носом, что деньги близко, совсем близко. Но где? Пришёл приятель, один из вчерашних собутыльников. Пришёл с пустыми руками и карманами. Осведомился:
— В посудном шкафу искал?
— Переворочал все тарелки.
— В книжном?
— Вытряс из классиков все гениальные мысли.
— В мусорном ведре?
— За кого ты меня считаешь?

     Приуныли. Разговор не клеился. Сейчас бы по сто грамм да по огурчику. Тогда бы и голова прояснилась, и язык развязался. Вернулась жена. Взглянула на мужиков. Морды кислые — не опохмелились. Спросила:
— За хлебом ходил?

     Каблучков сердито ответил:
— А ты денег оставила?
— Деньги у тебя.
— Издеваешься?
     Жена подошла к муженьку, распахнула на нём пиджак. Из нагрудного кармана вынула пачку купюр. Хлестнула ими Кулачкова по носу, насмешливо проговорила:
— Утром подумала: куда спрятать? Ведь всё равно найдёшь. Ну и сунула в пиджак. Заначка оказалась самая надёжная. Все денежки целые. Возле самого сердца носил, а не догадался. Опохмелитесь холодной водичкой. Говорят, помогает.

Тужурка

     Снова ночное приключение.
     В пятидесятые годы минувшего столетия появились в продаже плюшевые тужурки. Мечта каждой женщины. Стоили недорого, всего двести рублей. Но по тем зарплатам были недоступны. Анка Кобякова изловчилась. Пожила на чаях и хлебе и купила плюшевую тужурку. Повертелась перед зеркалом. На работе подруги с завистью разглядывали покупку. В декабре деньки коротки. Уже в полной темноте Анка возвращалась в свою коммуналку. Навстречу два мужика. Остановили. Протянули руки, пощупали тужурку. Заговорили:
— Новенькая. Мне кажется, дамочке она велика.
— Так точно, слишком велика. Придётся снять.
     Анка возмутилась, хотела крикнуть, позвать на помощь. Но вместо этого, сама не зная почему, неожиданно выпалила:
— Вот так ситуация. Вчера сама сняла с одной шлюхи. Не успела поносить. Сегодня с меня снимают.
     Мужики переглянулись. Один процедил:
— Лады, просим извинения за беспокойство. Носи. Она как раз по твоей фигуре.
     Грабители исчезли в темноте. Анка бегом припустила к своему бараку.

Соперники
Давненько это было, до коллективизации.
     Воскресный зимний день. Морозец. Над селом колокольный звон. У ворот несколько кошёвок. Рысаки нетерпеливо бьют копытами. Сбруя украшена лентами, под дугами колокольчики. Из дому вываливает толпа. Расселись. На передней кошеве невеста и жених. Едут венчаться. На облучке — Пётр Гаврилович, сват, дружка, организатор всей свадьбы. Поезд тронулся. Передний вороной с места взял в рысь. Зазвенел колокольчик. Взвились, запорхали алые, голубые ленты. Вдруг дуга с треском вылетела из гужей. Пётр Гаврилович поправил упряжь. Взялся за вожжи. Дуга снова не удержалась на оглоблях. Оглянулся. Другие кошевы приотстали, растянулись по дороге. У них тоже вылетают дуги, не держатся в оглоблях.
     Сват крякнул, объявил:
— В церковь пойдём пешком.
     Невеста и жених приуныли. Не довелось прокатиться по улицам села. Теперь топай почти две версты. Проходя мимо одной избы, Пётр Гаврилович погрозил кулаком. Там у окна стоял Яков Данилович, усмехался. Дескать, где ваши рысаки и украшенные повозки? Они соперники по сватовству, венчанию и проведению свадьбы. Стараются друг другу подложить каверзу. На этот раз торжествует Яков Данилович. Удалась затея, свадебный поезд недалече отъехал от ворот.
     Через неделю по той же улице промчались четыре кошевы. На передней гордо восседал Яков Данилович. Это он умудрился просватать рябую Агашку за хромого Гришку. Теперь из окна своего дома смотрел Пётр Гаврилович. Он тоже усмехался:
— Весело прокатились, с песнями, с гармошкой. А каково будет возвращение?
     Часа через два свадебный поезд промчался в обратную сторону. Ворота возле дома жениха широко раскрыты. Добро пожаловать, дорогие гости. Столы уже накрыты. Передовой рысак перед воротами неожиданно резко остановился, захрапел, попятился назад. Яков Данилович прикрикнул:
— Играть вздумал? Вот я тебя кнутиком.
     Лошадь встала на дыбы, шарахнулась в сторону. Кошева опрокинулась. Жених и невеста кувыркнулись в снег. Остальные лошади словно взбесились. Никак не хотели приближаться к воротам. Храпели, вставали, переворачивали кошёвки. Рвалась сбруя, ломались оглобли. Происходило что-то невероятное, не виданное до сей поры. Нарядный, весёлый праздничный поезд превратился в безобразную свалку. Ржали кони, вопили бабы, матюгались мужики. Слава Богу, никто не пострадал. Лошадей увели подальше от злополучных ворот.
     Наступили апрельские деньки. Зажурчали ручьи. На завалинке рядышком — Пётр Гаврилович и Яков Данилович. Поблёскивают на солнце лысеющие, седеющие две головы. Теперь они не соперники до следующей зимы.
— Скажи, Гаврилыч, ты догадался, почему из оглобель полетели дуги?
— А то нет? Не дурак, сразу сообразил, что оглобли помазаны бараньим жиром. На морозе дуги не удержишь. Когда ты успел?
— Зимой ночи длинные. А я до сих пор не пойму, отчего перед воротами кони встали дыбом?
— Хе-хе. Пока молодые венчались, я успел смазать столбы ворот медвежьим жиром.
     Закурили из одного кисета.