Николай ЕРЁМИН

Поэт и прозаик. Член Союза российских писателей.

КАМНИ В ПОЧКАХ

     Мой младший брат Иосиф Бахинский родился в нашем прекрасном сибирском городе Абаканске в 1953-м году, в день смерти отца всех времён и народов Иосифа Виссарионовича Сталина (Джугашвили), великого революционера, как потом оказалось, агента царской охранки, террориста, параноика и жестокого тирана, культ личности которого развенчал его преемник, Гениальный секретарь Коммунистической партии Советского Союза Никита Сергеевич Хрущёв на ХХ съезде КПСС.
     Родители мои в этот исторический день радовались рождению сына и плакали по поводу кончины вождя, так как думали, что он бессмертен, и назвали братика Иосифом, Осей, если по-домашнему.
     Жили мы тогда на Стрелке, в стареньком домике на берегу реки Качи, почти при впадении её в Енисей, неподалёку от дома-усадьбы предка нашего, знаменитого художника Василия Ивановича Сурикова, известного всему миру картинами «Утро стрелецкой казни», «Боярыня Морозова», «Степан Разин», «Меньшиков в Берёзове», «Переход Суворова через Альпы», «Взятие снежного городка», «Милосердный самаритянин» (или самарянин, как пишут иногда под репродукциями).
     Да, семья наша — одна из ветвей Василия Ивановича, это нетрудно доказать, стоит только открыть монографию «Жизнь и творчество В. И. Сурикова» написанную членом Союза писателей России Владиславом Ошаниным, моим хорошим товарищем и союзником, посвятившим себя целиком исследованию и изучению личности нашего гениального и трудолюбивого предка.
     Ося, всем на удивление и на радость, с годами стал очень походить на прадедушку, от которого, видимо, кроме портретного сходства, генетически унаследовал и талант рисовальщика.
     Блокнот и карандаш были постоянными его спутниками и в детском садике, и в школе, и в художественном училище.
     Людей почему-то Ося не рисовал, игнорировал. А вот воробьи, голуби, вороны, снегири, собаки, волки и медведи, которые тогда ещё встречались на улицах Абаканска, получались у него на бумаге как живые. Причём прорисовывал он их тщательно, до мельчайших подробностей, и очень достоверно.
     Много дней провёл мой брат в краеведческом музее, где чучел было в изобилии.
     И как только ему не лень, удивлялся я, ну, нарисовал, ну, стало одним воробьём или собакой больше, ну и что?
     Но знатоки рассуждали иначе.
     Талант его был замечен, поощрён — и стал Иосиф Петрович Бахинский Главным художником, шишкой на ровном месте, как я шутил, единственного тогда, при застойном социализме, Абаканского книжного издательства.
     Общительный, доброжелательный, он сам оформлял книги и другим давал подзаработать. Поэтому слава его быстро распространилась далеко за пределы Абаканской области и наконец достигла Америки.
     И когда он в 1990-м году, на грани экологической и социальной катастрофы в стране, надумал зарисовать всех исчезающих зверей и птиц и занести их в «Красную книгу Сибири», пришло ему приглашение из Америки — жить и работать над книгой в прекрасном американском городе Детройте, при университете.
     Подумал мой брат Иосиф, подумал, всё взвесил, да и согласился. Не век же вековать в старенькой развалюхе на берегу Качи, несущей свои мутные воды в великий, но уже навсегда перегороженный плотиной Енисей.
     Родители наши к тому времени уже умерли.
     Привезли им к какому-то празднику из деревни Торгашино курицу в подарок, и заразились они от неё куриным гриппом, поболели с неделю, помучились да в один день и отдали Богу душу. Царствие им небесное, земля пухом!
     В стране уже началась перестройка.
     В конце концов тоталитарный коммунистический режим рухнул, СССР развалился, издательство обанкротилось, и остался мой брательник свободным художником, таким же, как и я — без средств к существованию.
     Семнадцать лет прожил Ося в Америке. Богатым мэном стал, потому что «Красная книга Сибири» превратилась постепенно в «Красную книгу мира», очень популярную, и множество раз переиздавалась в шикарном полиграфическом исполнении.
     В неё вошли практически все исчезнувшие и исчезающие представители флоры и фауны.
     И стал мой брат звездой первой величины, с мировым именем. Он тебе и профессор, он тебе и почётный академик, и лауреат многих престижных премий.
     А на фото посмотришь — ну вылитый американский ковбой! Вот что с человеком делает среда обитания.
     Стоит он, рядом жена Мари и дети-близнецы, мальчик и девочка, под развесистой пальмой, на фоне ранчо, — и все улыбаются в объектив счастливой улыбкой.
     И всё бы ничего, да стала у него побаливать поясница — звонит, жалуется, что недомогает.
     Обследовался он в частной клинике доктора Джонсона, и сказал ему доктор Джонсон:
— Джозеф! У тебя камни в почках, а правая — так вся буквально ими забита и не работает, надо её удалять, а не то, не дай Бог, — некроз, омертвение то есть.
     И счёт на шесть тысяч долларов за консультацию предъявляет.
— А удаление сколько стоит? — Иосиф интересуется.
— Шестьдесят тысяч! — улыбается Джонсон.
— Зачем тебе шестьдесят тысяч платить? — говорю я брату по телефону. — Моя жена тебе бесплатно всё что надо сделает. Леночка у меня до сих пор отличный практикующий хирург, доцент, зав. отделением почечной патологии в областной больнице.
     И прилетел Иосиф в Абаканск через Северный полюс, чартерным рейсом, соглашение о котором подписал ещё генерал-губернатор Лебедь. Царствие ему небесное, земля пухом!
     Мгновенно во всех цветных газетах и лакированных журналах Абаканска появились портреты моего брата, а по всем каналам ТВ — интервью.
— Скажите, какова цель вашего визита? — корреспонденты спрашивают.
— Цель простая, — брат улыбается. — В этом году моему прадедушке, великому художнику Василию Ивановичу Сурикову, доживи он, исполнилось бы 160 лет! Вот я и прилетел к брату, в кругу семьи отметить этот юбилей. И ещё, конечно, виновата тоска по родине. Я ведь здесь родился.
     Визит моего брата всколыхнул культурную общественность Абаканска.
     Все вспомнили про юбилей Сурикова.
     Союз художников мгновенно заказал постеры картин и организовал юбилейную выставку — сразу в трёх залах.
     Агентство по делам культуры провело в областной библиотеке научную конференцию на тему «Что значит Суриков для Сибири и России?»
     Союз архитекторов во дворе усадьбы-музея нашего прадеда торжественно открыл новый памятник.
     Стоит Василий Иванович — мольберт в одной руке, кисть в другой, — устремив взгляд вверх, и о чём-то думает: может, о новой картине, а может, о будущем Сибири или даже, чем чёрт не шутит, о возрождении всей России!
     Но всё рано или поздно кончается. Всё хорошее — к великому сожалению, всё плохое — к счастью.
     Закончились суриковские торжества.
     Закончилось пребывание моего брата в больнице на обследовании.
     И сказала моя жена брату моему:
— Нет у тебя, Иосиф, в почках никаких камней! А то, что поясница побаливала, так это признаки начинающегося панкреатита. Поберечь тебе надо свою поджелудочную железу, поменьше есть там, в изобильной Америке, жирного и копчёного, острого и солёного — и всё будет о’кей!
     Удивился Иосиф.
— Как же так? — спрашивает. — А зачем же тогда Джонсон хотел мне почку удалить?
— Наверное, твоя почка кому-то в Штатах нужнее, чем тебе! — смеётся Леночка.
— Ну, вернусь — я покажу этому доктору Джонсону! Он мне не только шесть тысяч вернёт, но ещё и шестьдесят тысяч за причинённый моральный и материальный ущерб приплатит.
     И взяли мы на радостях цифровой фотоаппарат, и пошли втроём в музей-усадьбу великого нашего прадеда — на фоне нового памятника сфотографироваться на память.
     Идём по улице Ленина, бывшей Благовещенской, подходим, а у калитки, около тополя, видим, стоит группа рабочих в одинаковых зелёных комбинезонах, и один из них, значит, бензопилой тополь подпиливает, а другие шестами подталкивают его в направлении предполагаемого места падения.
     Тополь старинный, в полтора обхвата, сопротивляется.
— Что вы делаете? — закричал мой брат. — Остановитесь! Этому тополю больше ста лет! Его посадил здесь мой прадедушка Суриков!
     А рабочие не слышат, пилят и толкают… А бензопила ревёт…
     И покачнулся столетний тополь, посаженный на радость жителям Абаканска руками Василия Ивановича. И наклонился тополь, и застонал, и заскрежетал, и рухнул на тротуар, хрустнув поломанными ветвями, как человек суставами.
— Зачем вы это сделали? — спросил я у рабочих.
     А те отвечают:
— Приказ начальства. Решили они расширить улицу на полтора метра, чтобы автомобилям просторнее было. Проект называется «Дорога в будущее». Вот тополь и оказался на проезжей части.
     Только вынул брат мой Ося из кармана фотоаппарат, чтобы в режиме видео заснять поваленный тополь и толпу зевак вокруг, как возникли перед нами, откуда ни возьмись, два человека в одинаковых чёрных длинных пальто.
— Кто разрешил фотографировать? — строго спросил один. — Это исторический объект и охраняется государством.
— Кто вы такие? Предъявите документы! — строго сказал другой.
— Да что вы, ребята, — сказал я, — перед вами писатель Степан Бахинский, это — моя жена, а это — мой брат, кстати, гражданин Соединённых Штатов Америки!
— Американский шпион, значит? — строго спросил один.
— Пройдёмте с нами! — строго сказал другой. — И никакие мы вам не ребята! А вот кто вы такие, выясним в другом месте.
     И пошли мы для выяснения наших личностей в сопровождении двух людей в одинаковых длинных чёрных пальто.
     И рабочий снова включил бензопилу, и стал срезать хрустящие ветки.
     А остальные, в одинаковых зелёных комбинезонах, стояли и смотрели нам вслед…

23 февраля 2008 г.

Я ЖИЛ В РАЮ

     При социализме я жил в раю.
     Поясняю.
     По всей России — ад, тоталитарный коммунистический режим, барачное жильё, идеологический контроль, то репрессанс, то реабилитанс, в магазинах — пустые полки. Хоть шаром покати. А у нас, в секретном закрытом городе Абаканске-26, — тишь да гладь, Божья благодать, мир, коммунизм с человеческим лицом. У каждого жителя — благоустроенная квартира, даже у меня, старого холостяка. У каждого служащего — приличная зарплата. В универмаге — всё, что душе угодно: и еда, и питьё, и шмотки заграничные. В центре города — Дворец культуры с античными колоннами. Рядом — искусственное озеро, круглый год купайся, вода тёплая, потому что с подогревом. По берегам — пальмы, завезённые из экзотических стран. На ветках птички поют…
     Рай, да и только, хоть и за колючей проволокой.
     Недаром наш город, почтовый ящик, воспет в стихах моего любимого поэта Михаила Злобина и в романах его друга Константина Невинного.
     Был он и до сих пор есть в шестидесяти километрах от настоящего Абаканска.
     Только теперь он не закрытый, а открытый, и не Абаканск-26, а Свинцовогорск.
     И открыт до сих пор, как ниппель, только в одну сторону, на выезд, а въезд по-прежнему строго по пропускам.
     Помнится, когда однажды Константин Невинный, приглашённый на литературную встречу к нам в библиотеку имени кой-кого, то есть Горького, позабыл паспорт и показывал на КПП удостоверение депутата Верховного Совета СССР, бдительная охранница сказала ему: «Знаю, кто вы, люблю читать ваши романы, а всё равно без паспорта не пропущу — не имею права!»
     Встречи с литераторами из Абаканска проводились часто.
     Материально обеспеченные наши трудящиеся тянулись к духовным ценностям, сами писали стихи, сочиняли музыку, рисовали картины, в общем, развивались.
     Я, например, работая инженером по теплоснабжению, сочинял пародии, и не только добродушные, но и острые, злые, и плохо бывало тому литератору, кто попадался мне под горячую руку! Даже Михаил Злобин, бывало, заискивал передо мной, даже Константин Невинный!
     Все знали меня, критика и пародиста Кирилла Кирпиченко, и считались с моим мнением.
     Боже, как быстро летит время!
     Вот уже и социализм рухнул, и завяли пальмы около нашего пруда, и наступила райская жизнь после перестройки во всей России, а жаль прошлого, жаль убирать колючую проволоку, обмотанную вокруг нашего города. Жаль упразднять КПП — контрольно-пропускной пункт, хоть он уже и обветшал, и дежурят на нём бесплатно, на общественных началах, непреклонные ветераны-коммунисты, не раскаявшиеся в своих грехах и уцелевшие после многочисленных чисток, поддерживают порядок в качестве дружинников. Неспроста висит перед входом фото и объявление: «Разыскивается Овчаров Иван Петрович, 1980 года рождения, который 17 ноября 2007 г. прошёл через КПП и бесследно исчез».
     И всё же перестройка дала свои прекрасные положительные плоды.
     Свобода слова и дела. Гласность и народовластие.
     С этим не поспоришь.
     Когда нас рассекретили и узнал весь мир, что при помощи плутония, изготовленного на нашем заводе, можно неоднократно взорвать весь земной шар, финансирование из столицы прекратили, производство было остановлено. И все интеллектуальные силы покинули нашу колючку. Мозги, так сказать, перетекли за границу, и опустел научный центр имени Королёва, золотая клетка, где в райских условиях развивали передовые прогрессивные технологии оборонные отечественные светила.
     Четыре этажа который год стоят позабытые, позаброшенные, никому не нужные, даже коммерческим структурам. А нас, оставшихся в коммунистическом раю, не забыли разве только что американцы, которые под видом гуманитарной помощи для нужд разоружения и демонтажа ядерного реактора присылают каждый год энное количество долларов, на которые мы и живём, доживаем, вспоминая боевой ХХ век.
     И вот недавно я, старый холостяк, проживший всю жизнь с подаренной мне в детстве куклой — обезьянкой Чи-чи-чи, которую я безумно любил и люблю и которая была моим талисманом, приносящим счастье, и музой моей, стал, наконец, старшим инженером.
     И исполнилось мне 55 лет.
     И издал я книгу стихов, посвящённую моей любимой обезьянке, под названием «Время Ч», и разослал приглашения на юбилей и презентацию в библиотеку имени кой- кого, то есть Горького.
     Съехались мои сослуживцы и собратья по перу, постаревшие, но лёгкие на подъём.
     Слава Богу, никто из них, уже подверженных склерозу, не забыл паспорт, и на КПП всех пропустили без задержки.
     Даже Михаил Злобин приехал.
     Даже Константин Невинный.
     Мой вечер состоял из двух отделений. В первом — чтение мною моей книги. Во втором — чествование меня.
     Книгу «Время Ч», можно сказать, я писал всю сознательную жизнь, на хорошо известную тему:

      «Обезьяна Чи-чи-чи
      Продавала кирпичи.
      Но забыла про дела —
      И случайно родила»
     Был ещё и другой вариант, заканчивающийся строками:
      «За верёвку дёрнула —
      И случайно…»

     Однако я не стал развивать его ввиду явного эстетического неблагозвучия рифмы.
     Тема перестройки, связанной с дефицитом кирпича, тема возрождения России старым дедовским способом оказалась мне ближе и полностью овладела мною. Тему я раскрывал, переделывая известные поэтические шедевры. И на презентации устроил своеобразную викторину: читал стихотворение и просил угадать, от лица какого поэта оно сочинено.
     Ну, например:

     «Среди миров, в мерцании светил
     Одной Чи-чи пусть имя повторяют.
     Я с ней бы всю Россию возродил,
     Пусть продаёт она — по мере сил,
     И кирпичи — у ней лишь покупают!»

     Гости от души хлопали в ладоши и смеялись, а тем, кто угадывал, я дарил по настоящему кирпичу, с автографом, сделанным светящейся краской.
     Во втором отделении меня буквально завалили ответными подарками, особенно много досталось мне авторучек и блокнотов для стихов, до конца дней моих хватит.
     Михаил Злобин сказал:
— Дорогой Кирилл! Я восхищён твоим творчеством. Вот уже полвека ты радуешь нас своим неподдельным юмором, поэтому я долго думал — и придумал. Прими от меня Диплом и звание первого лауреата Злобинской премии «Серебряное кольцо». Пусть эта премия со временем станет самой престижной, а твой талант расцветает всё больше и больше. Потому что прилагаемое кольцо с надписью «Господи, спаси и сохрани мя!» не просто серебряное, а волшебное, старинное, и найдено мною на берегу Енисея. Повернёшь кольцо три раза вокруг пальца, загадаешь желание — и всё сбудется, в чём убеждался я неоднократно на личном опыте.
     Константин Невинный сказал:
— В начале прошлого ХХ века в литературе было много течений и направлений — имажинизм, символизм, акмеизм, футуризм. Дорогой Кирюша, в начале нашего неповторимого XXI века объявляю тебя родоначальником нового течения и направления, имя которому «Чичичизм», и провозглашаю лозунг: «Под знаменем Чичичизма — вперёд, к победе Кирпичизма!»
     Что тут началось!
     Присутствующие с криками «Вперёд!», «К победе!» с огромным энтузиазмом стали сдвигать столы, накрывать их скатертями-самобранками, на которых словно по волшебству появились шампанское, водка, коньяк, бутерброды с сервелатом и красной икрой, апельсины, мандарины, яблоки, лимоны и бананы…
     Бутылки были открыты.
     Все стали есть, выпивать и петь под гитару романсы про обезьянку Чи-чи-чи, потом очаровательные работницы библиотеки и поэтессы, надев на себя маски и костюмы обезьянок, стали танцевать нечто чичиобразное…
     Помню, все кричали наперебой и желали мне ещё долго-долго работать главным теплотехником — и до пенсии, и после. Каждому хотелось со мной чокнуться.
— Пока Кирилл Кирпиченко на этой должности — наши души и наши тела будут одинаково согреты и днём, и ночью! Так выпьем же за это!
     И я пил, пил, пил, пока не вырубился.
     Помню только, успел перед этим три раза повернуть серебряное кольцо вокруг пальца и подумать: «Господи, как я хочу оказаться сейчас в своей любимой постельке со своей ненаглядной музой Чи-чи, и чтобы из куклы превратилась она в красавицу и стала моей женой, чтобы на старости лет не жить мне в одиночестве!»
     Проснулся — в голове свинцовая тяжесть.
     Лежу в шикарной спальне, на просторной кровати под балдахином, и глазам своим не верю. Я возлежу, а передо мной стоит красавица писаная.
— Кто ты? Как тебя зовут? — спрашиваю.
— Ну, ты, Кирилл, и накирялся вчера! — в ответ слышу. — Раскрой глаза пошире, это я, жена твоя законная, ненаглядная, Чи-чи-чи-на де Габриак!
     И подносит к моим губам серебряную чашу с прохладным огуречным рассолом:
— Выпей! Вот так, до дна! И дай мне слово, что больше до конца дней своих ни капли спиртного в рот не возьмёшь. Иначе превращу тебя обратно в обезьяну, от которой все произошли, а сама человеком останусь.
     И колечко мне волшебное, улыбаясь, показывает.

Март 2008 г.