ЗВЕЗДА ЗИКУНОВА

     Призвание писателя – дело, как правило, жертвенное. И редко, редко кто успевает пожать свою ниву, возделываемую на этом поприще. Некоторые чего только не делают в смутной надежде приручить к себе писательского гения – ан нет! Не даётся он в руки тому, кто жертвует этому гению небезоглядно всего себя, без остатка – до конца…
     Кто вы – Вениамин Зикунов? Какая чудная звезда ведёт полёт вашего творческого «я»? В каком горне калите вы добела, до послушной восковой гибкости своё искрящееся слово, если способно оно и обжечь, и успокоить своим долго хранимым теплом?
     Читая «Горсть леденцов» Зикунова, вещь вроде бы прозаическую, я поймал себя на мысли: а проза ли это? Настолько поэтичен этот рассказ: что по слогу, не терпящему ничего лишнего, балластного, что по ведению сюжета, что по тщательно выверенному унисону вроде бы случайно забытого на «потом» слова, проснувшегося вдруг и зазвучавшего заодно со всем колоколом повествования.
     Пушкин, Лермонтов, Бунин – писатели, чьё перо обратилось к прозе после серьёзной работы над поэтической строчкой. И не эта ли школа поставила их первыми в ряду русских прозаиков? Схожее положение вещей мы видим и в творчестве Вениамина Зикунова – в прозу он пришёл после поэтической школы.
     «Когда Анисья развернула платочек, Митька спросил:
– Леденцы – это замёрзший дождик?
– Глупый… Это такие конфеты… Из сахара…»
     Прозаическое произведение живёт отличной от поэзии жизнью, подчинено другим законам пера. Оторванный от целого, его небольшой комочек – тут же съёживается, вянет и кажется не таким уж привлекательным. Что, можете сказать вы, особенного в этом сравнении, что леденцы – замёрзший дождик? То ли дело, кажется, у другого современного поэта:
И вдруг придёт такая строчка,
С которой словно век знаком.
Она, как женщина в сорочке,
Спросонья ходит босиком.
     Или вот другие строчки из того же рассказа Зикунова: «Она /древняя старушка: в скобках примечание автора статьи – Н.З./ шепчет сморщенными, как высохшие на солнце дождевые черви, почерневшими дёснами…» – какая цепкость глаза, какая точность и в то же время свежесть прозаического языка. Да, и коль речь зашла уже о языке… Язык прозы Зикунова в этом рассказе, да и в другом, «Гунькин хутор», вышедших в коллективном сборнике красноярских прозаиков /26 авторов/ «Жизнь прожить» – прекрасен. Он прост, гибок, с чисто русской лукавинкой и живописующе выразителен. И не эти ли качества русского языка завещал нам его непревзойдённый знаток – А.С. Пушкин?
     Теперь, что касается концовок рассказов. Я слышал, некто критиковал Зикунова за якобы отсутствие в его рассказах концовок. Напрасно. Концовки есть – и они великолепны! Эффект отсутствия видимых концовок в рассказах Вениамина Зикунова создаётся их – концовок – воздушностью и поэтической всеобъемлемостью всего произведения в целом. А наслаждение от прочитанного благодаря этому – я бы сказал, зикуновскому – эффекту концовок удваивается и утраивается. Чёрт ли с того, когда в конце чьего-нибудь рассказа видишь рогатки, загоняющие тебя в узкий коридор тщательно спланированного эффекта?.. «Видишь преднамеренность, и это портит тебе настроение, раздражает, огорчает тебя», – говорил некогда Гёте по подобному поводу.
     Перечитываю рассказы ещё, натыкаюсь на полюбившиеся места: «Но крепко, надёжно, клещисто присосались к лошадям пацаны, положив вихрастые головы на жёсткие гривы…» Нет, не обмануло первое впечатление: опять так же тихонько щемит сердце от разверзшейся перед тобой за горизонтом слова красоты. Как, чем добивается писатель этого явления? – Да что тут спрашивать! Читай, наслаждайся этой красотой беспошлинно и безденежно – ибо здесь гуляла столь же непонятная и непостижимая в красоте своей – русская душа…

Николай Зайцев