Виктория МОЖНАЯ

Санкт-Петербург
Поэтесса и критик. Выпускница Высших литературных курсов Литературного института им. А.М. Горького. Член Союза писателей России.

ИЗ «РАССКАЗОВ ПРО ЯНУ»

ЯНА И ЗНАМЕНИТОСТЬ

     В простой смертной жизни Яна знаменитостей не любила. Не любила сталкиваться с ними в метро, на улице, в кафе, да где бы там ни было. Не любила даже показывать вида, что, мол, я вас узнала, и где автограф? Да и знаменитости, честно сказать, Яну особой любовью не баловали. Ведь есть же концерты, публичные выступления, всякие презентации и конференции – вот там и пообщаемся, потолкуем «за жисть», распишемся хоть на лбу. А тут что? Тут надо быть скромнее. И тем не менее… Почти сразу за Литинститутом и приросшим к его жёлтой стене театром ютится храм Иоанна Богослова. В Москве теперь так: вот тебе МакДональдс или Бенетон, и тут же святая обитель, пища духовная – это смотря какой голод вас мучает. Яну периодически мучил всякий, поэтому иногда она забредала и в церковь. А тут всё буквально за углом, была бы нужда. И вот вышла Яна вечером из института – и айда прямой наводкой к храму. А там, глядит, уже чёрный джип пристраивается, под парковку целую площадку раскатал. И вылезает из джипа сам Маслаков. По своей нелюбви к знаменитостям Яна было подумала: не зайти ли в другой раз? Но то ли в тот день праздник был религиозный, то ли просто приспичило помолиться – короче, Яна решила знаменитость переждать. Погрелась в МакДональдсе, потом даже в Бенетон на минутку заскочила – и вернулась к храму.
      Джип стоял, как стоял пятнадцать минут назад, водитель дремал вполне безобидно, Маслаков не просматривался в радиусе двадцати метров. Яна решилась войти. Наспех окрестив себя у входа и осторожненько приоткрыв тяжеленную дверь, она просочилась вовнутрь и замерла: на расстоянии поклона, подпирая стену своим величием, грузная знаменитость громогласила по мобильнику. Яна только и осилила, что легонько кивнуть на вопросительный взгляд мэтра – мол, здравствуйте, ваше величество, – и прошмыгнула к свечному прилавку. Маслаков вплыл следом, терпеливо дождался, пока Яна отсчитает мелочь за хлипкие свечки, и купил то же самое, только более увесистое, основательное, соответствующее своему положению. «И своим грехам!» – хотелось подуматься Яне, но не подумалось. Десятки – самые крупные Янины купюры – замахали в воздухе крыльями и понеслись прочь от сквозящей двери. Яна кинулась было ловить их, да знаменитость и тут её опередила: на удивление ловко нагнулась, аккуратно собрала бумажки с пола и с видом глубокой тактичности подала хозяйке. Яна собрала волю в кулак и с достоинством кивнула в знак нижайшей своей благодарности.
     Потом они молились. Знаменитость что-то лепетала своему святому, маялась и осторожно оглядывалась. А Яна и вовсе не могла сосредоточиться: всё думала, в меру ли достойно она кивнула. Между тем храм наполнялся народом, подплывавшим сначала за свечками, потом к алтарю, а потом почему-то к знаменитости. Отчего та меланхолично грустила, отвечала с видом Бога и натурально косилась в Янину сторону.
    Яне это быстро надоело. Она вышла, обогнула джип и побрела к метро, зло размышляя: «Теперь думает, что я буду трепаться о нём во все направления… А зря…» – и нырнула в жаркий переход.
     Маслаков тяжело оставил храм, разбудил стуком в стекло водителя и, грузно внося себя в машинную дверцу, сказал, ни к кому не обращаясь:
– А я сейчас Яну видел…

23 февраля 2005 года
КРОКОДИЛ

     На станции «ВДНХ» в вагон метро втиснулся Крокодил. Стандартные крокодилы обычно вползают, но этот, видимо, стандартным не был. Он вполне сносно держался на задних лапах и загнутом крючком хвосте.
     Было восемь часов понедельника, народ в вагоне старался дышать только на выдох, и Крокодила никто не заметил. Он сыто пошамкал увесистой челюстью и неуклюже потёр лапой свои выпуклые глазки. Потом, извиняясь на все четыре стороны, протиснулся к скамьям и, уверенно зацепившись когтями за поручень, толсто навис над сидящими. Народ поёрзал на жёстких лавках, выругался одними губами, и в жёлтом нутре вагона снова привычно затухало: тух-тух, тух-тух.
     Яна садилась на конечной и обычно успевала занять свободную лавку – летела с шиком и, к великому недовольству окружающих, умудрялась не только выдыхать, но иногда и вдыхать. Падать старалась ближе к дверям, дабы вынырнуть на платформу до прилива «москвичей и гостей столицы». По понедельникам Яна летела к центру – туда, где рыжая ветка метро врезается в красную, потом сворачивала на юго-запад, отталкиваясь колёсами от большой воды Москвы-реки. Толчок – и душа болтается в вечности до Воробьёвых гор. Но это уже перед самым концом, возле «Университета».
     В подземном полёте Яна, не теряя студенческого времени, обычно зубрила китайский: она раскрывала затасканный учебник, ввинчивала в уши таблетки плеера и чистосердечно засыпала. По принципу: во сне лучше учить, чем не учить… Сянь-сянь, дао-тянь…Тух-тух, тух-тух…
     Сверху вниз на Яну, клюющую носом в его кожаный живот, смотрел Крокодил. Он висел уже на одном когте, можно сказать, мизинце, четырьмя остальными заинтересованно почёсывая небритую щёку. Наверное, трудно представить себе плохо выбритого крокодила? Однако, он есть. Впрочем, в московском метро встречается и не такое.
     На повороте Янин вспотевший лоб прилип-таки к крокодильему плащу. Она нехотя одёрнулась, почмокала губами, шумно выдохнула и лениво подняла глаза. Теперь они, Яна и Крокодил, смотрели друг на друга. «Крокодил какой», – сонно подумала Яна и отвернулась первой. Крокодил тоже отвернулся, но по его смущённой, потерянной улыбке было ясно, что он всё ещё смотрит на Яну, не смотря на неё. Такое тоже иногда случается.
     Крокодил снова почесал щёку, поизучал наручные часы. Яна закрыла учебник и сунула его в рюкзак. Встала уступить место старушке. Теперь Крокодил робко дышал рядом, переминаясь с лапы на лапу. Может, это тоже сложно представить, но оробевший крокодил – зрелище довольно комичное, и Яна улыбнулась. Крокодил благодарно улыбнулся в ответ, стараясь не обнажать хотя бы половину своих зубов.
     На станции, смежной с кольцевой, был привычный отлив, а за ним – новая порция летящих к центру. Крокодил вздохнул и стал нехотя пробираться к выходу.
– Гена! Ты, что ли? – окликнул его вошедший на «Проспекте Мира» мужчина. – Не узнать тебя в этом плаще. Никак – крокодиловая кожа!
     Крокодил сделал вид, что это не про него, и спешно вышел. «А ведь и вправду – крокодил», – равнодушно подумала Яна, глядя на его волочащийся по перрону хвост.

НОВАЯ ЗЕЛАНДИЯ

Е. Х.

     Яна хотела жить в стране, где каждый день лето. А жила в московской общаге. Хотя, если верить синоптикам, «столице с климатом повезло». Но это смотря с чем сравнить. Ясное дело – не Сибирь, не Урал и даже не Питер. Но ведь и не Новая Зеландия…
– Ай эм ё хоутэл вэйтэ, мисс.
– Официант? Понятно, – криво улыбнулась Яна, листая залапанное меню турецкой кафешки. – Опять стручки? В отеле стручки, тут – стручки! А мясо где? Мясо вообще в этой стране водится? – невежливо обратилась к услужливо согнувшемуся перед ней халдею: – Э-э, как тебя там? Мьясо есть?
– Мьясо? – растерянно повторил официант. – Сори! Ай донт андэстэнд ю, мисс!
– Уот из ё нэйм? – Яна старательно выговаривала английское, словно от этого зависела её стипендия. – Нэйм ё из уот?
– Ахмад, мисс! – турок снова застыл в позе преданности.
– Ахмад? – зачем-то переспросила Яна и, сиропно улыбаясь неспикающему по-русски официанту, процедила на родном наречии: – Меня зовут Ахмад, я оближу вам зад… О’кей?
– О, йес! О’кей! – довольно откликнулся турок. Его коричневые пальцы уже разворачивали причудливо замотанную жёлтую салфетку. Салфетка легла на Янины бледные пока колени. – Уот ю вонт, мисс?
– Вэр из мит хия? – Яна ткнула пальцем в папочку меню, с любопытством разглядывая местный амулет на Ахмадовом запястье – стеклянные глазки на ниточке.
     Официант ловко полистал страницы, раскрыл нужную и вернул меню гостье. Пока та, поджав губы, изучала диковинные курортные цены, спросил:
– А ю фром Раша, мисс?
– Я-то? Из Москвы. Москоу! Ферштейн?
– О, Москоу! Колд! – воскликнул Ахмад, театрально обнял себя за плечи и даже потрясся немного – типа, ему очень холодно. – О! Москоу!
     Яна, признаться, не ожидала от официанта таких посторонних эмоций и удивлённо округлила глаза. От климатической прозорливости турка ей вдруг тоже захотелось поёжиться в стоградусной августовской Анталии. Но она предпочла сдержаться.
– Нот колд! Нормально! – обиженно заметила Яна, хотя вовсе не была патриоткой. – Твэнти файв – cёти файв! И даже выше! Хот! Допетрил, нерусь?
– О! Сёти файв! Вэри колд! – широко просиял недогадливый официант.
     Яна отодвинула от себя меню, голодно провожая глазами вкусные картинки мясных деликатесов, сглотнула. И, чтобы не обнаружить миру свою жабу, сказала непонятливо заморгавшему Ахмаду. Сказала, как умела. Точнее, как вычитала в гостиничном словаре:
– Бегенмедим! – Яна поманила халдея пальцем, и когда тот растерянно наклонился, хищно шепнула в его турецкое ухо: – Кач пара? – на этот раз налаченный ноготь уткнулся в его живот.
     Официант, не смутившись даже ради приличия, написал на салфетке цену. Яна посмотрела, отмщённо улыбнулась:
– Чок пахалы, Ахмад! Вэри колд! – и вышла. Гордо.
     А через восемь часов, после ночной смены, Ахмад абсолютно бесплатно – наверное, из чисто альтруистических побуждений, – а главное, очень доходчиво объяснил Яне, что по-турецки значит «жарко». Лениво потягиваясь на смятых простынях и подставляя лицо под мороз кондиционера, Яна рассказывала англоязычному турку про Новую Зеландию. С её троечным английским это приравнивалось к личному подвигу, но Ахмад понял.
– Айдиал клаймит! Ноу снэйкс! Вэри гуд! – смеялся он, расслабленно поглаживая белый Янин живот.
– И шесть штук мужчин на одну женщину, – без улыбки напоминала Яна. – Мужской гарем. Мечта. Мэнс гарем. Андэстэнд ми?
– Мэнс гэрэм! Ит изнт гуд! Зэ гэрэм маст би онли фо вимен!
– Дурак! – равнодушно отреагировала Яна.
     А зря, потому что «дурак» по-турецки – «остановка». И хотя в Янином словаре такого слова почему-то не было, Ахмад послушно перестал рисовать восьмёрки вокруг её пупка, быстро оделся и вышел. За дверью он что-то весело протуречил горничной, и та, осторожно постучавшись в Янин номер, деликатно спросила:
–Можьна? Пастелька? Уборька?
     «Ну и Аллах с ним! Тещекюр эдэрим ему большое, холопу мусульманскому! – в который раз разнервничалась Яна. – Хорошо хоть – счёт не предъявил». И сунула курортные фотографии в стол. Смотреть такое яркое в авитаминозном московском марте иногда чревато истерикой.
– Можно? – в общажную комнату влетела Даша, недовольная, даже злая. Уже по её серо-красному лицу Яна определила, что опять случилось.
– Мужики?
– А кто ещё? – и Даша понеслась по давно утоптанной колее: – Ты молодец, что не пошла на пьянку. Они, как обычно, нажрались и стали баб хаять. От вас, говорят, толку никакого! Вы, типа, из Адамова ребра – единственной кости без мозгов! И даже детей мужики рожают! И это в женский праздник!
– Забей! – Яна вздохнула, потом усмехнулась и, беря с полки атлас мира, вдруг предложила: – А поехали в Новую Зеландию? Там идеальный климат! И змей опять же нет!

19 марта 2005 года