Владимир КОЧЕТКОВ

Иваново
Драматург. Выпускник Высших литературных курсов Литературного института им. А.М. Горького. Член Союза российских писателей. Член редсовета нашего альманаха.

БЕЛЫЙ ОСЛИК

Отрывок из пьесы

Наместник в белой тоге с пурпурной каймой восседает в кресле. Охрана вводит Героя.
Наместник. Что морщишь ты лицо?
Так неприятен вид мой для тебя?
Герой. Служители порядка сначала бьют, потом уж имя спросят.
Наместник. А ты считал, что в имени твоём защита скрыта?
Скажи его. И о себе. И о своём ученье.
Я правду знать хочу, то не изменит участи твоей,
Но любопытно... Так много о тебе наговорили...
Герой. Позволь мне сесть, мне плохо.
Охранник. Не сметь так говорить.
Наместник. Пусть сядет.
Герой садится на пол напротив кресла Наместника.
Раз боль испытывает — он человек, не Бог.
И если чувствует себя нехорошо,
Его рассудок не оставил.
Я видел множество приговорённых...
Из них никто, рассудок сохранив,
Ни к палачам, ни к судьям
Расположенья своего не показал.
Обиду, страх, уничиженье...
И глупую надежду на прощенье.
Ты думаешь, что будешь не таким? Себя не знаем мы.
Ты не назвался, но два вопроса я уже решил.
Ты человек, не Бог, и ты в своём уме.
Несложно, правда? Молчишь? Ты хочешь пить?
Герой. Да, стакан портвейна мне б не помешал.
Наместник. Портвейн? Такой напиток мне неизвестен.
Впрочем, я не могу всё знать, то, кажется, твоё призванье.
Герой. Вели черпнуть стаканом из фонтана.
Наместник. Ты нагл, как раб. Хотя валяй. Я не люблю артистов
Делает знак рукой, слуга исполняет.
Но слышал про твои чудачества с водой,
Её ты превращал в вино... Конечно, врут.
И странное название напитка лишь подтверждает ложь.
Герой пьёт и ставит чашу рядом с собой. Герой. Спасибо, мне легче стало.
Я могу ответить на все твои вопросы.
Наместник. Ответы на мои вопросы мне известны.
И наша болтовня, возможно, лишь развеет скуку.
Мне говорили, до бесед ты мастер,
Но начал ты неважно — с какого-то портвейна,
Как мелкий шарлатан.
Тем можно удивить толпу в базарный день.
Ты начинаешь злить меня.
Герой. Портвейн изобретут поздней,
В другой стране, она ещё не существует.
Наместник. Твой долг велит тебе о прошлом рассказать,
А ты плетёшь мне небылицы.
Герой. Мне легче, чем тебе. Мой смертный час известен.
Я волен говорить что думаю,
Ты — что велит тебе общественное положенье.
Ты раб людей и их превратных мнений, я уже отдан Богу.
Наместник. Я буду жить, ты — в муках умирать.
Герой. Мы в муках появляемся на свет,
Обычно в муках умираем,
Меж родами и умираньем особой радости не ощущаем —
О скуке сам упомянул. Ты к Богу перейдёшь поздней меня.
Портвейна люди пить тогда ещё не будут.
Наместник. Налейте мне портвейна из фонтана.
Слуги исполняют.
Недурно. И действительно вино!
Моё, конечно же, не хуже,
Скорей, наоборот, что, впрочем, дело вкуса.
Другое интересней — не всё,
Что говорили про тебя, враньё!
Не думаю, чтоб способом таким
Ты отравить меня решил,
О помышленье на убийство речь не шла.
Ты сам себя приговорил,
Не просишь ни прощенья, ни защиты...
Ты не боишься смерти?!
Герой. Я жизни не боюсь.
Наместник. Что в жизни смыслишь ты? Бродяга нищий,
Не знающий ни славы, ни почтенья,
Ни почестей, ни власти, ни богатства,
Ни страха подданных, ни трепета наложниц.
Ты развлекал толпу, лечил придурковатых,
Кормил бездельников, развратниц защищал,
О Боге в синагогах спорил,
Портвейном потчевал такой же сброд, как сам,
И даже мне сумел его подсунуть!
Но завтра, завтра крикнут мне в ответ
Твои же сотрапезники прозревшие:
«Распни, распни его!»
Герой. Да, это так, но мало в том печали.
Мне ведомо другое.
Наместник. Ещё какой напиток, что в будущем в неведомой стране
Появится на свет?
Герой. Тебе то интересно? Так изволь.
Наместник. Валяй, я знаю жизни вкус.
Герой. Вели рабам до ближнего ларька сгонять.
Наместник. Эй, мигом выполнять,
Что скажет сей приговорённый самим собой.
Через несколько минут вносят стол, заставленный десятками бутылок и закусок. Наместник встаёт с кресла, подходит к столу и с удивлением рассматривает разложенное на нём. Притрагивается к бутылке с водкой и обращается к Герою:
Я мог послать тебя на смерть без всяких разговоров,
Но, вижу, не ошибся, что встретиться решил с тобой.
Как понимаю я, ты можешь
Заглянуть вперёд во времени...
И, кажется, сюда перенести, что будет сделано людьми
Уж после нашей смерти?
И это всё, что создано людьми
Для утешенья тела и души?!
Герой. И да, и нет. Здесь толика того,
Что предназначено для плоти. Но ты о том просил.
Наместник. Я не просил, я разрешил.
Несколько раздражённо:
Но, впрочем, то не важно, чья прихоть или воля
Доставили сюда всё это.
Скажи, совсем уж пересохнут реки,
И воду будут продавать в бутылках?
Герой. И реки будут, и воду будут продавать,
Но это не вода, а водка,
Такое очень крепкое вино, я не советую тебе пить водку,
Она не утоляет жажды.
Наместник. Она — лекарство? В таких больших бутылях?
Там, в будущем, все будут так больны?
Герой. Они её глотают, чтоб сделаться свободней.
Наместник. Свободней? От чего? Кого? Они рабы?
Но, судя по оправе, напиток дорог!
Кто ж хозяин, что потчует рабов
Для их освобожденья напитком дорогим?!
Герой. Они рабы себя. И сами платят за своё освобожденье —
Самим себе. Тебе это известно.
Наместник. Всем уйти. Ты делаешь мне больно.
Намекаешь, что я — богатый,
Знатный, облечённый властью,
Могу казнить, могу и не казнить, —
Такой же раб?!
Герой. Ты сам сказал.
Наместник. Но я хоть жил! Я знаю жизнь!
Но смерти я боюсь, и здесь ты прав.
Герой. Боятся смерти все...
Пауза.
Наместник. Вино — забавно, но игра, а что там с храмом за дела?
Мне донесли, что ты менял кнутом из храма прогонял?
Герой. И ты поверил? Это не забава — лишать ростовщиков
Доходных мест, и не дождался бы меня мой крест,
Попробуй я нарушить дела ход —
Звереет человек, теряя свой доход.
Наместник. Твой путь — раба дорога:
Ты отказался от всего, от всех вещей!
Обязанностей, денег, должностей,
Что ценность человеку придают.
И болтовня — один твой труд... Так разве это труд?
За все твои слова копейки не дадут!
Герой. В зал. А любопытно:
Копейка есть в кармане у кого? Нет?
Ты прав, копейки не дадут.
Века пройдут — и именем моим
Большие деньги будут собирать.
Наместник. Невероятно!
Герой. Не сложно это доказать. И если б удалось собрать
Пусть только в этом городе кресты, на шеях что висят,
И их потом продать... До смертных дней твоих
Могли б мы пировать. Ты попроси их показать
Меня частичку, символ знанья,
Что на груди они хранят.
Наместник. Мрачно. Им неудобно обнажаться —
В театре, не на пляже...
Герой. Но, может быть, ещё покажут.
Наместник. Ну, хорошо: что общего меж мною и тобой?
Что так же неизвестно мне,
Как и неведомо тебе? Такое в мире есть?
Герой. Конечно, было, есть и будет так всегда.
Отчасти потому приятно жить,
Имея бесконечно познаваемую тайну.
Наместник. Какие, к чёрту, тайны? Ясен мир.
Написаны законы, права и обязательства людей.
Герой. Ты всё ещё меня считаешь болтуном?
Наместник. Мягко и примирительно. Я говорю о том,
Что нам сейчас неведомо с тобой, тебе и мне.
Ну, что-нибудь одно мне назови,
Что можно нам, не медля, испытать
И убедиться в правоте твоей?
Ты чудного немало показал,
Я признаю, но если человек и ты, и я,
Подобие должны же мы иметь?
Пусть мы по-разному живём и думаем,
Умрём различно — и всё ж?..
Герой. С тобою нас одно объединяет — неведома нам женщина.
Наместник. Вот здесь ты врёшь. Ты насмешил меня:
Что называешь тайной для себя, известно мне.
Сейчас я не старик, я женщин знал...
И толстых, и худых, и юных, и не очень молодых,
Светловолосых, чернокожих,
Голубоглазых, полногрудых,
Свободных, пленниц, шлюх и жён чужих,
Девиц, развратниц, умниц, мастериц...
И разных идиоток. Похожи все они.
Где тайна для тебя?
Герой. Что их влекло к тебе?
Наместник. Да что кого... Тут разные причины...
И если о свободных говорить,
И сам я, и ... мерзавец, ты нашёл о чём спросить.
Герой. Но это странно, согласись:
Рожать им больно — их влечёт к мужчине!
Наместник. Обычай, зов природы, долг и... власть мужчины.
Герой. Власть власти рознь. Свободная жена мужчину ищет,
Чтобы подчиниться?
Наместник. То... похоть.
Герой. Иль любовь? Ты видел женские глаза,
Постигшие любовь мужчины?
Что ты читаешь в них, знаток?
Наместник. Глаза я видел, взгляда не прочесть... Там бездна... пустота...
Во времена любви у женщины глаза глядят в себя…
Герой. Но, верно, много слышал ты рассказов?
Что видели они там, у себя внутри?
Наместник. Какая болтовня... У них нет слов и нет рассказов...
Герой. Ты женщин знал и познавал,
Но постиженье женское любви
Ты передать не можешь. И я за это не берусь.
Наместник. Пожалуй, я с тобою соглашусь...
Опять ты прав! Скажи мне в утешенье... Я... мужчина?
Герой. Раз видел неглядящие глаза и женское счастливое лицо,
То без сомненья.
Наместник. Приятно мне с тобою говорить.
Я начинаю сожалеть, что надобно тебя убить.
Герой. Так будешь испытанье проводить?
Из зала нам кого ни пригласить?
Наместник. Мне ясно. Пусть себя пытает,
Кто этого не знает. Не верю я в любовь,
Но соглашусь с тобой:
Любовь мужчины есть познанье,
Для женщины суть — постиженье.
Познать жену — себя в ином значенье.
Осмыслить мир! Познанье — знак ума!
Творенье — результат
Тружения в созданье новых форм,
Что, обретя себя, уж не твои.
Так продолжаем мы себя в любви...
Я начинаю говорить, как ты!
Герой. Молчать иль говорить — равно,
Важнее думать и вершить одно.
Наместник. Но это роскошь, это только для тебя.
Ты смертник, час твой недалече.
Герой. Предположим, что этот час
На год отложен. Где лгать нельзя
В словах, делах иль думах.
Наместник. Год? Много. Лишь перед кончиной такое суждено.
Герой. Опять ошибся ты луны на три-четыре.
Наместник. Луна-то тут причём?
Герой. Ты, видимо, устал. Хлебни-ка портвешка.
Об этом мы недавно говорили:
Постигшая сколь долго плод любви
Носить в себе, скрывая, сможет?
Невинность представляя на лице,
Упившись наслажденьем, постигшая мужчину
Жена, участница его судьбы, им воплощённая?
И постиженье мужа — ей награда!
За боли и страданья, за бред и несуразность бытия,
За муки родовые, за извлеченье из тела своего,
Возможно, гениального творца иль спутницы его.
Наместник. Меня почти ты убедил... И если б ты ещё пожил,
Я мог бы стать... твоим учеником.
Ты одинок, все разбежались.
Герой. Они — мои плоды, мои творенья.
Им надобно созреть, на это требуется время.
Мне одному не скучно никогда, я сам себе хозяин и слуга.
Наместник. Себя приговорил ты сам.
Так, может, сам исполнишь приговор?
Герой. Ты вновь неправ. Я принял приговор, не вопросив,
Но я его не выносил и волю исполнять чужую не хочу.
Наместник. Ты истинно достоин уваженья...
Чем насолил ты им, что так тебя казнят?
Я воин, в богословье не силён, но, говорили, ты признался,
Что твой отец…есть Бог?
Герой. Мужчина познающий, плодотворя жену,
Уже есть Бог, создатель и творец. Но есть ли человек?
Наместник. Ты ставишь человека выше Бога?
Герой. Они одно, они друг друга часть. Без человека Бог есть,
Но нужен он кому-то и зачем?
И человек без Бога — просто скот,
Не может отличить добра от зла, а ложь от истины.
Наместник. Тебя мне не спасти... Ты много человеку отдаёшь...
Герой. Не я, он сам берёт, что может унести.
В другом беда — не знает он, что взять, куда, зачем идти.
Наместник. То ведомо тебе?
Герой. Отчасти да, об этом говорил всегда.
Наместник. Но часть — не целое, в неясном, может, скрыта ложь.
И в результате — всё ты врёшь?
Ты убедительно речёшь, ты всполошил умы,
В сердцах поднял волну, но сам... идёшь ко дну.
Герой. Я сделал то, что мог. Не первый говорю и не последний.
Наместник. Да, много трепачей бывало,
Есть и будут, бесследно проскочив
От матери к земле, иль морю, иль кресту.
Герой. Традиция верна себе: чуть-чуть заговорил не так,
И повод дал для страха — в тюрьму, иль в жёлтый дом, или на плаху.
Наместник. Ты веришь, что оставишь след?
Бессмертье обретёшь?
Герой. Не верю. Знаю.
Ты, рядом постояв со мной, бессмертным станешь.
Наместник. Я?! (Смеётся). Ты будешь жить в веках,
Поверить в это можно. Зачем и почему —
Другой вопрос. Но я до сей вершины не дорос.
Я грешен. Воевал и убивал.
Я покупал и продавал людей.
Насильничал, когда была возможность...
Ну, делал всё, что позволяло избегнуть наказанья.
Разве можно, такое совершив, бессмертье обрести?
Герой. А ты у них спроси. Спроси.
Указывает в зал.
Известно имя им твоё?
Наместник. Мне страшно... Неужели? Поговорив с тобой
И рядом постояв с такими вот, как ты,
Мы обретаем память в поколеньях,
И наши преступленья становятся известны им?!
Герой. Отчасти потому нас так спешат убить.
Наместник. Но опоздал палач...
И жить тебя нельзя оставить...
Пауза.
Ты бесконечно прав. Чем дальше я иду,
Чем больше я беру из мира,
Что вокруг, — страшнее умирать...
Я многого достиг, конечно, можно боле...
Но самое смешное: вся сила, власть моя
Предполагает лишь убить тебя?!
Я с миром был в ладу... Как будто верно жил...
Мои богатства, слава, власть — тому пример!
Но этих! Указывает в зал.
Совершенно не волнует, что я тебя убил?!!!
Герой. Им это любопытно.
Но другое сейчас я подчеркнуть хочу.
Мы начали беседу с портвейна,
Глотка из будущего... Смотри:
Махнув один стакан, ты запросто, без всяких чародеев,
Задать любой вопрос потомкам можешь.
Рискнёшь? Спроси же что-нибудь.
Наместник. Я не труслив, но надобно хлебнуть для храбрости.
Появляется слуга и разливает напитки по бокалам.
Приятственней беседа со стаканом добрейшего вина.
Но это не портвейн?
Герой. Мадера.
Наместник. Тоже хороша.
Садится на пол рядом с Героем, лицом к залу. Пьют.
Приятно жить... И скучно умирать.
Скажи, мы сможем встретиться опять?
Чрез пару тысяч лет?
Герой. Конечно, да. Встречаться будем мы всегда,
Но в облике другом и за другим столом,
В иной одежде... И напитки иные могут быть...
И будем говорить, и думать, и любить.
Наместник. Так много о любви ты говоришь.
Скажи, в чём этой штуки смысл?
Герой. Мы, чрево материнское покинув,
Мгновенно ощущаем бесконечность,
Как будто окружающую нас.
Пока растём, границы раздвигаем известного нам мира.
Но бесконечность нас гнетёт и давит.
Нам страшно.
Наместник. Верно, нелегко представить беспредельность
Пространства, времени
И свыкнуться с понятием «непознаваемо» —
Ну, очень далеко…
Герой. Любовь есть завершенье. Находим мы объект,
В котором, как считаем, есть всё!!!
Что в этом мире есть, точней, что нужно нам —
Становится легко!..
Любовь — средоточение всех качеств бытия в одном.
И этим мы живём, то можно осязать, увидеть и глотнуть.
Наместник. Но можно потерять?! И больше не вернуть?!
Герой. Ты вновь неправ.
Наместник. Ну как, опять? Любовь же можно потерять?
Иль разлюбить, или убить?
Герой. Объект любви разрушен может быть.
Сама собой любовь — как кровь,
Её всегда мы носим при себе,
Из нас её не взять. Мы можем и должны её давать
Вовне себя. И поступать так — человеком быть.
Уйдёт один объект, придёт другой —
Любовь у нас всегда с собой.
Наместник. Согласен,
Любовь есть завершенье наших устремлений.
Влюблялся я не раз, но, разглядев избранницу,
Не раз бывал разочарован. Что изменялось — я или она?
Вокруг как будто было всё, как прежде.
Герой. Меняться мы должны. Но дело здесь в другом.
Влюблялся ты не в то, что существует, а в то, что быть могло,
Когда б не помешали ребёнку, девочке, расти,
Как Бог велел, задумал как Творец.
Даёт он материал, а лепит человека мир,
Родители, друзья, соседи, ты.
Наместник. Ты хочешь это изменить? Других людей взрастить?
Герой. Я лишь сказал о том, меняться предстоит потом.
И в день один, и в сотни лет не может измениться человек.
Но может захотеть! И должен осознать.
Наместник. И это можно предсказать?
Герой. Зачем гадать? Давай шампанского нальём,
И сам спроси у них о том.
Кивает в зал.
Наместник. Давай.
Слуга разливает шампанское.
Ты веселишься так с тоски?
Герой. Нет. С радости.
Наместник. Какая радость в смерти? Что предстоит…
Герой. Радость в умиранье, что жизнью называют.
Наместник. Жизнь — страданье, и рядом смерть твоя.
Герой. А кто тебе сказал, что я умру?
Я? Я пошутил, у них спроси.
Обращается в зал.
Я умер? Умер я?
Наместник. Меня сведёшь с ума.
Герой. А ты давно безумен.
Наместник. Ты вылечишь меня?
Герой. Давай ещё стакан.
Наместник. Давай.
Слуга разливает вино.
Ты любишь пить вино?
Герой. Люблю: и вкусно, и душевно, и полезно.
А часто и красиво — посмотри на свет.
Наместник. Прекрасен цвет и вкус.
Герой. Мускат, Массандра. Совершенство вкуса, запаха —
Не меньшее искусство,
Чем кисть художника иль скульптора рука,
Звук скрипки, голос песни и тела пластика.
Наместник. Танцовщиц пригласить? Устроим пир?
Герой. Поминки впереди. Танцующие будут плакать.
Наместник. Опять о грустном ты. Но только что сказал,
Что умирать не будешь?
Герой. Попытаюсь… Не кресло — крест...
И пью сейчас я, силы набираюсь.
Наместник. Положим, не умрёшь. Куда потом пойдёшь?
Вернёшься к нам?
Герой. Лишь покажусь ученикам, напомню
О деле, власти, долге, что на них лежит, затем уйду.
Наместник. И крест с собой попрёшь?
Герой. Э нет. Свой крест попрёте вы. Я понесу себя.
Наместник. Уж точно, мы потащим.
Как жить привязанным к кресту?
Герой. А как живёте вы? У каждого он свой.
Гордятся даже им, мол, грудь в крестах
Иль сам в «Крестах»... Всё суета.
Прости, пора.
Наместник. Так ты пойдёшь?!
Герой. Пойду, ты больше не возьмёшь.
Наместник. Мне жаль тебя на муки отпускать!
Как много можешь ты сказать,
Как трудно подыскать того,
С кем говорить мне так легко!
Герой. С ослами трудно рассуждать.
Ты людям научись внимать. Они умеют рассказать
Про жизнь свою, судьбу, отчаянье.
Раз воин ты, не бойся их печалей.
Ты здесь вершить поставлен суд
И можешь сделать что-нибудь,
Чтоб больше радости, а не тоски
Они смогли приобрести, судившись у тебя.
Не прав я?
Наместник. Прав. Опять!
Герой. Ты слишком увлечён своим ослом,
Подумай о себе, о нём потом...
Указывает в зал.
Они глядят в тебя... Пожалуй, хватит, я пошёл.
Мой крест меня зовёт, тебя бессмертье ждёт.
Наместник. Постой... Постой... Пусть... Будут знать!
Пусть будет им урок!
Пусть даже в прок им не пойдёт!
Но пусть теперь! Я не боюсь!
Пусть будут знать, что я не спас тебя.
Сейчас! Я не боюсь! Пусть!
Герой. А дальше? Дальше что?..
Наместник. Дальше?.. Дальше им решать — как жить,
Как умирать.