Маргарита МАСЛЕННИКОВА
Маргарита Михайловна Масленникова родилась в Красноярске в 1964 году. С детства увлекается музыкой, театром, поэзией. Окончила Новосибирское театральное училище и филологическое отделение Иркутского государственного университета. Работала в Хакасском драматическом театре имени М. Ю. Лермонтова в Абакане, в молодёжном театре Новосибирска. Участвовала в телевизионных программах каналов ОРТ, «Россия». Публиковалась в периодической печати, в коллективных сборниках «Клин клином», «Белый танец», в альманахе «Новый Енисейский литератор». Автор сборника стихов «До». Выступает как поэтесса, исполнительница песен и композитор. В настоящее время большое внимание уделяет концертной деятельности. Живёт в Красноярске.
ТАЙНЫ МОНАСТЫРСКОГО ОЗЕРА
«Тайны человеческой жизни велики, а любовь —
самая недоступная из этих тайн».
Иван Тургенев
В августе Монастырское озеро в Енисейском районе загадочно по-особому: вода замерла, деревья неподвижно отражаются в глади озера, листва только-только тронулась позолотой, а под ногами пружинит толстый слой осыпавшейся за долгие годы хвои… Луна прожектором освещает брошенную на берегу лодку. Да и луна тут — особенная! Сочная! Как будто мазнула невзначай на холсте масляными красками Матушка Сибирская Природа, и — получился шедевр! Ни шороха не услышишь в это время, ни звука! Давит к земле величественная вселенская тишина. И, кажется, ещё чуть-чуть — и возникнет из глубины озера немыслимых размеров чудо-юдо. Ан нет! Лишь внезапно плеснёт хвостом заблудшая от стаи полуночная рыбёшка и — нырк! — опять на дно! И хочется сидеть на берегу озера, обняв колени, долго-долго и постигать необъятную мудрость Природы. Пусть поплачет здесь заблудший путник о своём, о личном, пусть поведает озеру о тайных страданиях, в конце концов омоется душа, очистится, и путь дальше будет лёгок. А озеро всё впитает, всех выслушает…
Не зря вокруг Монастырского озера ходило много легенд. Якобы утопили большевики — аж! —28 монахов, сбежавших из Енисейска, чтобы укрыться в тайге от «смуты дьявольской». Люди и не такое придумают! Во всём районе столько монахов не было!..
...А вот старожилы вспоминают, что два инока, сбежавших из Спасо-Преображенского монастыря, решили спастись здесь, на Монастырском озере, чтобы служить Господу так же целомудренно и преданно. Но «красные дьяволята» не успокоились: одних монахов насильно заставили работать на кирпичном заводе, дабы « хлеб не жрать дармовой», а двоих сбежавших прямо в озере утопили, «чтобы другим неповадно было». Да, страшное время стояло на дворе — время безверия!
И с тех пор веет от озера тайной, которая скрывается на дне, и вряд ли уже кто-либо доберётся до истины. На берегу озера построили часовенку, где молитвами поминают невинно утопленных, и эти молитвы из уст священника переливаются в озеро. И припадают губами к его воде грешники, чтобы исповедаться да водицы испить.
Каждый год в середине августа подходит к озеру и дядюшка Гурам — странный старик. Занесло его из далёкой Грузии в сибирский Енисейск, как и многих других репрессированных. И это неудивительно было в то время! Врагом народа каждый мог стать — не смотрели на национальность. Поговаривают, что чересчур смелым был в молодости — никого не боялся, прямо в глаза НКВДэшникам бросил, что «вождь — тиран да убийца»! Как ещё в живых остался, неизвестно! Бог, видимо, хранил! Да и сила внутренняя, неиссякаемая жажда жизни помогла! После каторги да нечеловеческих страданий многие начинали биографию с чистого листа, пытались зачеркнуть прошлое. Хотя унижения тюремные забыть невозможно, из памяти топором не вырубишь. Какую силу духа иметь надо, чтобы с ума не сойти от всего пережитого, особенно когда человек чист перед собой и Богом! И надо было духом собраться, чтобы жизнь заново начать... И несли это клеймо каторжника люди всю жизнь. И хотелось бы излечиться от мерзких воспоминаний, да бесполезно! — до конца дней своих обречены мученики нести этот крест!
Многие тайны сибиряков хранило озеро, и вздыхало, и рыдало вместе с ними, да только вода не солонела от слёз…
Дядюшку Гурама Енисейск принял как сына, тем более что строители ценились на вес золота, а репрессированный грузин к тому же ещё оказался и с высшим образованием. И вроде жизнь стала налаживаться, работа закипела, да влюбилась в красивого, хоть и худощавого, парня дочка первого секретаря горкома партии — «кустодиевская» красавица Арина Крылова, озорная, смышлёная девица с ямочками на щеках! Таким нипочём лютые морозы — ей бы только тулуп накинуть да шаль обмотать вокруг головы, а от её звонкого смеха и лёд на реке тронется! Да что говорить — влюбилась она по уши в бывшего ссыльного! И никакие родительские запреты и ухаживания прежних друзей не могли остановить сильное, уже созревшее женское чувство! Вначале слушок пополз по маленькому городку, что «как бы не вышло чего с бывшим каторжным», ведь все видели, как после танцев до дому Гурам провожал красавицу, как смотрел на неё не дыша да боялся слово лишнее сказать. Отвыкший от нормальной человеческой жизни, парень не мог преодолеть свою застенчивость, да и клеймо каторжника постоянно жгло свинцом изнутри. Не утерпела однажды Арина, ворвалась в его заброшенное холостяцкое жилище, бросилась на шею:
— Люблю, милый! В жизни никого так не любила. Ни пить, ни спать не могу! Всё о тебе думаю!
Опешил Гурам от счастья — и ну целовать да кружить Аришку по комнате, но потом опомнился:
— Родненькая! Ведь я гол как сокол, ничего у меня нет, давай хоть чуток на ноги встану, хозяйством обзаведусь… Руки у меня золотые — никакой работы не гнушаюсь. Всё ради тебя сделаю! Но не хочу я примаком прослыть, гордость мужская не позволяет! Не хочу от бати твоего зависеть! А детки пойдут? Их же кормить надо! Давай подождём до осени! Распишемся в августе и будем жить, как все люди,— ни от кого не зависеть! А за это время я деньжат поднакоплю да оборудование строительное прикуплю, быстрее дело пойдёт!
Аришка засветилась от счастья! И казалось ей: нет на земном шаре уютнее места, чем эта убогая, не протопленная изба с необжитыми стенами да забрызганными грязью окнами, где лишь из глубины комнаты излучала свет маленькая старинная иконка, которая вместе с Гурамом прошла все нечеловеческие испытания.
— Слушай, мой любимый,— Аришку осенила мысль,— у меня есть друг — Андрей, мы с ним раньше дружили, пока ещё ты не появился в городе, я у него попрошу деньги, он мне не откажет, поскольку меня очень любит! Года два назад, правда, он неудачно с коня упал, горб у него после этого вырос… Сейчас дома сидит — забился, как мышь, никуда не ходит, стесняется… Он даст мне деньги… Правда-правда!
Деньги Андрей дал сразу же, но попросил, чтобы Арина призналась, на какие нужды она хочет их потратить, потому что всем известно, что дом у Крыловых — полная чаша! А узнав правду, огорчился, посмурел… Выложил всю сумму и даже не проводил до дверей.
Но… беда не приходит одна. Передал Гурам эти деньги какому-то завхозу, тот клялся-божился, что достанет на базе строительное оборудование, да и пропал! Только его и видели! …
Погоревали молодые — ведь сумма немаленькая, но делать нечего — пошёл Гурам к Андрею, по-мужски с ним поговорить, начистоту. Тот встретил его хмуро:
— Знаешь что? Ты у нас тут чужестранец! Влез в нашу жизнь! Аришку я любил и люблю больше жизни! Отстань от неё! Вон девок пруд пруди — любую выбирай! Всякая за тебя пойдёт, за такого красавчика! Оставь мне Аришку! Христом Богом молю — оставь! Только сделай так, чтобы со мной она осталась! А ещё лучше — уезжай отсюда завтра же подобру-поздорову. Я тебе не только долг прощу, а ещё и на дорогу дам. Только умоляю, уезжай!
Тут Андрей упал в ноги и стал исступлённо обнимать мокрые от растаявшего снега валенки:
— Видишь, меня и так жизнь наказала! Я — урод! Понимаешь? У неё сердце доброе, она полюбит меня, а не полюбит — так из жалости со мной жить будет, детишки у нас пойдут! Денег у меня хватит… Всего ей накуплю! Ради её счастья уезжай, умоляю тебя!.. А не исчезнешь — худо будет!
Ничего не сказал Гурам, ушёл молча, лишь хрустели шаги за калиткой да смеялась в спину жирная, сочная луна.
Всю ночь горела лампочка в заброшенном холостяцком доме. Поразило Гурама сказанное. И жалко ему было несчастного, и Аришку жалко, и как дальше жить, он не знал. К утру решил: будет копить деньги и вернёт долг Андрею, да вот только со свадьбой придётся повременить...
Аришка всё так же продолжала встречаться с любимым и от счастья расцветала всё больше. И что бы она ни делала — всё в руках горело, и теплее становилось в холостяцком доме и уютнее. Да только порой недоумевала девушка: почему Гурам ходит мрачнее тучи? Ведь скоро август, а значит, вот-вот наступит день, когда влюблённые объединят свои сердца.
Да и, что греха таить, молодые тела давно уже жаждали друг друга, но не могли позволить себе переступить запретную черту кем-то придуманных нравственных законов.
Но однажды Аришка пришла к Гураму пораньше, он ещё не вернулся с работы, и решила приготовить ужин. По холостяцкому жилищу колокольчиком разливалась её задорная песня, на печке «шкваркала» картошка, по-поросячьи разлеглись на тарелке солёные огурцы и помидоры… Как вдруг чья-то сильная рука схватила девушку сзади и поволокла в спальню. Изба у Гурама стояла на самом краю города, и никто не слышал криков о помощи. Аришка в темноте разглядела лишь горящие от безумия глаза Андрея, а потом от резкой боли потеряла сознание.
Когда вернулся Гурам, он сразу всё понял.
— Это я, это я во всём виноват! — повторял он как заведённый, обхватив руками голову. На его кровати билась в истерике растерзанная Аришка, едва пытаясь прикрыть наготу разорванными клочьями, оставшимися от одежды.
— Изверг он! Не человек — изверг! Я берегла себя не для него! Для тебя! Я хотела, чтобы всё по-людски у нас с тобой было! Он всё уничтожил, понимаешь, он растоптал меня. Я — не человек больше. Ненавижу себя. Не-на-ви-жу! Не смогу жить с этим позором! Прости меня!
Гурам схватил в охапку бьющееся в истерике тело любимой, прижал к себе что было мочи, пытался что-то сказать, но сам сорвался — зарыдал. Он рыдал за всё: за свои мучения, накопленные годами в лагерях, за унижения в тюрьмах, за тяжкий каторжный труд, за то, что даже не смог похоронить свою единственную маму в далёкой Грузии, за то, что пытался честно построить своё счастье и опять здесь, уже на воле, столкнулся с насилием над самым светлым — над его Любовью, ради чего он выживал в невыносимых условиях, где, казалось бы, и выжить человеку нельзя. Он рыдал так, что казалось: в этот рёв слились рыдания каждого каторжного, умершего и выжившего, который прошёл вместе с ним семь кругов ада. Вопль за всех оскорблённых и обиженных разливался до самого Монастырского озера.
Так и уснули в ту ночь в слезах, крепко-накрепко прижавшись друг к другу, две искалеченных души и два истерзанных тела, как будто подрубленные внезапной молнией молодые сосны, одиноко выросшие на утёсе.
А наутро проснулись от истошного крика:
— Горбун Андрюшка утоп! Прямо в Монастырское сиганул!
На девятый день после похорон пришла мать Андрея в дом Крыловых, принесла фотографию Аришкину, а на обратной стороне — предсмертная надпись «Прости меня, моя любовь!» и дата смерти, швырнула родителям в лицо:
— Вот, полюбуйтесь, до чего ваша шлюха сына моего довела! Проклинаю ваш род, всех вас проклинаю! Не место таким у власти!
Сколько оскорблений натерпелась от родственников Аришка, никому не известно, но правды про Андрея не рассказала. Молодые решили скрыть всё, что случилось в ту страшную ночь. И так наказал себя парень, ох как безбожно наказал!..
Месяца через два Ариша почувствовала неладное: стало тошнить сильно — кусок в горло не лезет, да и грудь разбухла, как будто липкая тополиная почка,— вот-вот лопнет. Договорилась она о тайном приёме у врача-гинеколога, и когда та сказала, что беременность более трёх месяцев,— оцепенела. Значит, под грудью ребёнок бьётся не от любимого, а от насильника!
— Таисия Семёновна, а что делать, если не хочу я этого ребёнка?
— А ничего уже, милочка, не сделаешь, рожай! Сама же захотела, никто не насиловал!.. Да не бойся! Все знают, что от Гурама ребёночек будет! А он надёжный мужик! Выкормит! Расписывайтесь быстрее, пока пузо на нос не полезло, отцу всё расскажи, а уж он-то свадьбу быстро организует!
Аришка вылетела на улицу — свежий весенний ветер чуть не сбил её с ног. Она неслась, утопая в глинистой почве по щиколотку, и ей казалось, что она настолько вся погрязла в липкой, тягучей грязи, которая наполнила изнутри каждую клеточку её измождённого тела, что уже никогда и ничем не отмыться. Никогда ей уже не стать прежней, как раньше,— чистой и светящейся, как ангел небесный!
Земля дышала плодородием, и, казалось бы, сама природа шепчет мудрые слова о продлении рода человеческого, да вот у людей всё по-другому получается. Всё наперекор законам земным.
Вся в грязи, уставшая от дальней дороги, доплелась Арина до стройки, которой руководил Гурам. Он увидел её издалека и почувствовал что-то неладное.
— Что с тобой? Что стряслось, родненькая?
— Не знаю, что с собой делать! Ненавижу себя! Ненавижу этого ребёнка! Убей меня лучше! Это я!.. Я всем жизнь порчу! Я хотела тебя счастливым сделать, а принесла тебе только позор! Я — гадкая, я — ничтожество! Убей меня… и уезжай отсюда! Там ты спасёшься!.. Заведёшь себе новую жену, детей, а отсюда бежать надо — здесь нет Любви, нет Веры! Здесь жестокость, как ржа, сожрёт всех нас! Зависть людская погубит! Я не смогу родить этого ребёнка! Понимаешь? Нет у меня выхода! Тупик!
— Дурёха ты моя, дурёха! — Гурам обнял нежно девушку и постарался успокоить.— Что ты такое несёшь? Грех-то какой! Господь нам испытания посылает, а мы не сломаться должны, а выстоять! Опомнись! Мы любим с тобой друг друга, и это — главное! И клянусь небом — никогда тебя ни в чём не упрекну! Ведь в том, что случилось с тобой,— моя вина, я тебя не сберёг! Что делать!.. Видимо, нам суждено за грехи чужие платить! Так что выброси мысли плохие из головы, рожай этого ребёнка, воспитаем как своего, никто ничего не узнает! А потом пойдут наши ребятишки — всех выкормим, не пропадём! Дети, ведь они ни в чём не виноваты! Мне же главное, что ты у меня есть: я тебя люблю, а ты меня. На Любви вселенской только мир держится! Только любовью жизнь движется! Слышишь меня? Это главное, родная моя…
Но не справилась с испытанием Божьим Ариша — через месяц ушла к Монастырскому озеру. И никто её больше не видел.
После случившегося закрылся Гурам в своей избушке и пил до посинения; думали, не выдержит горя. Говорят, домик его заброшенный стонал на всю округу, но никто не посмел заглянуть, потревожить… Вышел через неделю из своего убежища осунувшийся, постаревший, но совсем другим человеком. Замкнулся в себе, казалось, от всего мира отрёкся... Молился около своей иконочки и днём и ночью, она и спасла его, мысли безбожные из головы развеяла. Злые языки поговаривали, что умом от отчаянья тронулся, но нет, остался Гурам прежним — видимо, каторжное прошлое закалило. Поговаривали, что после всего случившегося уедет к себе на родину. Но нет! Не смог! Ведь где-то на дне Монастырского озера лежала его Аринушка с младенцем!
Так и прожил Гурам один всю жизнь — работой заглушал своё горе. И никогда больше капли в рот не брал.
Каждый год в августе, в назначенный день свадьбы, приходит Гурам к Монастырскому озеру, разжигает костёр и ждёт всю ночь: вдруг из волн возникнет его Аринушка с младенцем, и выйдет на берег Венерой, и рассыплется её смех бусинками по просторам, и заиграют на щёчках ямочки, и польются песенкой ласковые слова?.. и всё будет, как прежде, солнечно и легко. Но никто не выходит на берег. И не у кого спросить: «Зачем так поступила, Аришенька? Бросила любимого на тяжкие муки! Жить ему одному, без тебя! За твои грехи расплачиваться!» Нет ответа. Только волны пытаются заглушить рыдания: «Шшшу… шшшу…» — да какая-то заблудшая рыбка нет-нет да плеснёт хвостом, разрежет зеркальную гладь озера, которая никогда не выдаст тайну человеческой души.
Январь 2010
«А ВЫ ЗА ЛЮБОВЬ И ДРУЖБУ?..»
Дали мне как-то общественное поручение — собрать членов в новоиспечённую партию «Любовь и дружба ме-жду народами». Дело это, я вам скажу, нешуточное! Ладно, если бы десятка два членов сагитировать, ан нет — 250 (да про запас ещё человек 20)! Вздохнув, принялась я за дело, прошу заметить, со всей ответственностью. Для начала впи-сала в партию всех своих родственников, включая троюродных тётушек и двоюродных деверей — набралось не больше 25... Негусто! Остальные для партии не годились — в списках значились только младенцы и глубокие старцы.
Но унывать не стоит! «Ведь есть ещё многочисленные соседи из моего подъезда! — сообразила я. — Вон!.. На девятом этаже — целое узбекское семейство проживает, они-то план перевыполнят!» И буквально через минуту лифт меня выплюнул прямо возле чердака. На мой звонок шум и гвалт за узбекской дверью прекратился мгновенно, появи-лось ощущение, что все залегли на пол, как будто перед взрывом. На протяжении получаса я пыталась объяснить с лест-ничной площадки, что никакой проверки паспортно-визового режима не будет, и что я вовсе не из отдела по борьбе с наркотиками, а из партии «Любви и дружбы между народами», и что долг каждого члена многочисленного семейства — обязательно записаться в партийцы, но… Тщетно! Мне так и не поверили! За прочной крепостью железной двери ещё долго царила мертвецкая тишина.
Потерпев фиаско с национальным меньшинством, я подумала: «Что ж, ведь остался же ещё и малочисленный русский народ!» И тут же позвонила в соседнюю дверь. Послышалось шарканье, затем меня долго изучали в глазок — в профиль и фас, и, наконец-то, скрипучий старческий голос проверещал:
— И хтой это тама?
— Это агитатор! — с пионерской резвостью выпалила я, и, не дав опомниться бабульке, взяла, как говорится, «быка за рога»: — Хочу вас в партию принять! Вы за любовь и дружбу между народами?!
Минут десять соловьиной трелью разливался мой монолог о роли и задачах партии в жизни современных пен-сионеров. Я уже приготовилась услышать положительный ответ, как из-за двери неожиданно вновь проскрипели:
— Эхто пензию принесли?
Я с грустью осознала, что на агитацию будущего члена уйдёт не менее полугода, вздохнула и поплелась даль-ше…
На восьмом этаже меня осенило: «Эврика!» В квартире №168 проживала многодетная русская семья. Жильцов этой квартиры, правда, никто не видел трезвыми. «Ну, ничего! — успокоила я себя. — В семье не без урода! Пусть у нас будут разные члены — где же я 250 трезвенников разыщу?! И, тем более, вступив в ряды партии, нынешние алкоголики, может быть, одумаются, почувствуют ответственность и станут пить меньше? Не можем же мы проходить мимо поро-ков в нашем отечестве!» И, уверенная в том, что я делаю доброе дело, совмещая попутно услуги нарколога и психолога, со всей силы нажала кнопку звонка. За дверью дружественно пролаяли. «Эх! Почему наших братьев меньших в партию не берут? — задумалась я. — Не было бы предателей среди однопартийцев!» Лай периодически чередовался с душев-ным подвыванием, чувствовалось — мне наконец-то рады! Я вновь взбодрилась. Дверь распахнулась неожиданно резко, я от внезапности по-лягушачьи отпрыгнула назад — на пороге возник глава многодетного семейства, как и предполага-лось, еле стоящий на ногах… Стеклянный осоловелый взгляд скользил по мне, меня не замечая… Так мы стояли, тупо разглядывая друг друга, пока в наступившую тишину не выстрелил извечный философский вопрос:
— Выпить есть?
Денег на жидкую взятку партия, к сожалению, не предусмотрела. (Надо бы, кстати, этот вопрос поднять на ближайшем собрании. Глядишь — многие проблемы решались бы быстрее. Как говорится: «Не подмажешь — не по-едешь!» Мы же в России партию открываем, а мудрость старинного фольклора и по сей день востребована.) Собака жа-лобными глазами тоже вымогала взятку в виде мозговой косточки. «Так и партию недолго разорить, — промелькнуло в голове, — на всех взяток не напасёшься!» Пока я размышляла, что бы ответить очередному вымогателю, дверь так же резко и внезапно захлопнулась. И я опять осталась с носом…
На соседнем этаже шли крутые семейные разборки (вот где проявляется размах русской души — наша удаль и щедрость!) В супружеском скандале участвовали не только тарелки, но и утюги, телевизоры, электрочайники и прочая ненужная домашняя утварь — телевизор вылетел последним через окно (к счастью, никто не пострадал, ведь давно из-вестно, что в России под окнами ходить опасно!) Причём удары предметов об пол изящно и со вкусом перемешивались с такими отборными, сочными выражениями, что любой филолог позавидовал бы такому изысканному владению язы-ком (куда там итальянцам с их национальным темпераментом!) В разгар скандала вмешиваться с партийными предло-жениями не только неинтеллигентно, но и небезопасно! Никто не будет разбираться, за мир я или за дружбу! Прилетит кастрюля агитатору на голову в самый кульминационный момент семейной ссоры — доказывай потом, что ты членов партии собирал! Я пулей слетела на два этажа ниже…
И тут… (на ловца и зверь бежит!) прямо передо мной возник мой бывший однокурсник — Васькин Славка (впрочем, его имя постоянно путали и называли Вася Славкин, но он — не из обидчивых), я еле успела притормозить.
— Ты что несёшься, будто тебя с чердака привидение преследует? — Славка, как всегда, отличался спокойст-вием и невозмутимостью.
Я вцепилась в Васькина:
— Выручай! Ты всё можешь — даже институт закончил, ни в один учебник не заглядывая! Помоги! Мне надо ещё 250 членов, 25 я уже нашла!..
— А не много ли тебе одной 250! — Славка многозначительно подмигнул. — Может, и я на что-нибудь сго-жусь? Я тоже хочу быть членом! Достойным! Ведь, как говорили классики: «Лучше меньше, да лучше!»
И при этом пошло захохотал. Потом окинул меня взглядом с ног до головы и многозначительно добавил:
— А то мы что-то давно уже не встречались!..
— Тебя не примут, — с бюрократическими нотками в голосе отчеканила я. — Нам нужны люди с чистыми по-мыслами. У нас партия Любви и Дружбы, а не секс-услуг и не секс-меньшинств! Ты перепутал!
— Да не волнуйся, — испугался Славкин, что его могут немедленно прогнать за антипартийные убеждения. — Какой разговор, конечно, я помогу, причём, подчёркиваю, совершенно бескорыстно — во имя нашей дружбы. Итак, чем могу быть полезен?
Мы вошли в мою квартиру.
—Значит, так, Васькин, — сразу в лоб выпалила я, — у тебя друзей много? Много! Давай, диктуй фамилии — всех принимаем в члены, и мужчин, и женщин… Главное, чтобы достойные были!
— О! А у тебя разносторонние интересы! И женщинами агитаторы тоже интересуются? — опять захохотал Васькин, но после моего взгляда мгновенно замолк.
— Хватит хамить! Приступаем! С меня бутылка!
При этом волшебном слове мой помощник сразу же сосредоточился и выпалил:
— Пиши! Перво-наперво — Шариков!..
— Фамилия, как у дегенерата, — придирчиво заметила я. — Ты попорядочней выбирай!
— Куда уж лучше! — обиделся Васькин. — Хоть и троечник бывший, но зато автосалон крутой держит! Тебе с твоей порядочной фамилией до него далеко! Диктую дальше — Танька Пьяных!..
— Слушай, где ты их находишь? У меня же не партия анонимных алкоголиков!
— Между прочим, она с красным дипломом вуз закончила! Ну и что в этом плохого, что теперь торгует ниж-ним бельём на рынке? У нас любой труд в почёте — зря придираешься, — обиделся Славка, честно отрабатывавший своё вознаграждение. — Пиши дальше — Барабан…
— Что ещё за «барабан»? — невольно удивилась я. — Может, ещё «бубен» и «балалайку» впишем? Хватит из-деваться! В нормальных партиях приличные фамилии — что-то вроде Петрова, Иванова, Сидорова… У нас партия Любви и Дружбы между народами, понял?
— Понял! Не волнуйся, пожалуйста, у меня же разные фамилии есть — на все случаи жизни! Вот! — оптими-стично произнёс Славка и гордо посмотрел на меня. — Передня Маринка, Задов Жора, Пиписова Ленка… А, вот ещё вспомнил — Висящев Антон…
— Кто-кто висячий?.. — не поняла я.
— Ну, член… вашей партии, — уточнил Васькин и, забыв про уговор, внезапно пошло и заразительно расхохо-тался…
— Всё! Хватит издеваться надо мной! — разозлилась я. — Сворачивай манатки и исчезай! От тебя толку ника-кого!
— Ну, что ты так резко? — умоляюще вздохнул Васькин. — Может, я ещё на что-нибудь сгожусь? Я ведь очень хочу быть членом, активным членом вашей партии! Примите меня, пожалуйста, я вас не разочарую…
В этот момент его взгляд встретился с моим, рука сжала мою руку, а губы как-то нечаянно слились в поцелуе… В этот день партийный список больше не пополнился. И всё из-за этого Васькина! Хотя через 9 месяцев появился на свет будущий активист с достойной русской Славкиной фамилией, но только его звали Васька! В честь самого главного председателя партии — Василия Аполлоновича Многожёнцева! Ну и что — подумаешь, получился Васька Васькин! Эх! Главное, чтобы партия устояла, пока он вырастет! Не разрушилась! А членов-то мы ей к этому времени соберём предос-таточно! Опыт у нас со Славкой уже накопился!