Литературный альманах.      Проза.      Поэзия.      Публицистка.      Драматургия.     ©




Василий ЧЕРНЫШЕВ

ЗААРМАВИРЬЕ

***
Бегу чуть свет в своё лугано,
Не опуская головы.
Стрижи кричат, как хулиганы,
Опившись пива синевы.
Вздыхая, жалуется ива:
«Нельзя власть светскую понять…
Вы прекратите это пиво,
Чуть свет забрезжит, продавать».

***
Действ, поступков своих судия,
Засидевшись в казённой квартире,
По Сенному проследую я
Не куда-нибудь — в Заармавирье,
Неоглядною силой влеком.
Запоют деловито фисташки.
По Сенному да с белым бантом —
Я его припечатал к рубашке.

***

Николаю Иващенко

Пройдя во славу и во имя,
Исполнив гимн футбольный в лад,
Приходится своих любимых
Одних пред миром оставлять,
И должность тренера отныне,
И струи пенные «Аи» —
Приходится, мои родные,
Мои хорошие, мои…
И эту степь да степь нагую,
И эту песню молоду,
И эту вишню дорогую,
Что так цветёт в моём саду.
Часы печально именные
Остановились — и ни зги.
Приходится шаги земные
Сменить на звёздные шаги.
И вы, друзья, отныне знайте
Жизнь —
          лучшее за ней.
Вы оставайтесь,
Вы играйте
В то, что вам ближе и родней..

***
Сад зелёный, садище
Примыкает к полю.
Я пришёл на кладбище,
Выплакался вволю.
Посторонних милости
Попросил разочек:
Я от взоров вырвался
Любопытных очень.
Сад зелёный, садище
Примыкает к полю.
Я пришёл на кладбище,
Выплакался вволю.

***
Куда ты, Времени Река,
Течёшь в ночи, в какие дали?
И расступились облака,
Чтоб люди звёзды увидали.
Доверчивости свой башлык
Поправив, выгоревший частью,
Куда-то люди вновь пошли,
Опять обманутые властью.

***
Чистым пламенем тихо пылает рябина.
Груз житейских забот клонит долу ольху.
Это чувство вины, что во мне неизбывно,
Не даёт мне сегодня спокойно вздохнуть.

***
Цвета осени — иль тамариска,
На пути моём, месяц, не стой.
Я вошёл в этот храм помолиться,
Помолиться на образ святой.

***

Т.В.

Не напрасно ты тратила силы —
Безоглядно, безудержно столь,
Твоё сердце живое вместило —
Ценой жизни —
          вселенскую боль.

Т А М А Р А

Триптих

1.

Стоял декабрь. Играл оркестр
Зимы,
Отменно.
Я возвращался налегке
В своё именье.
Меня окликнула она,
Рискуя всё же.
Отроковица озорна,
Смела, пригожа.
Я принял множество атак:
"Сошла с ума ты!"
Глядят плеяды только так
И Клеопатры.
Я этот маленький сверчок
Весёлый – "Здрасьте"!
Глядят влюблённые,
          ещё
Не веря в счастье.
А все дороги и пути
Так жаждут мира.
И я не мог, не мог пройти,
Как прежде, мимо.
А ты колечко оброни
К ногам брюнета.
Ты из далёкой стороны,
С какой планеты?
Над головой снежинок рой:
Полёт, движенье.
Захвачен был я не игрой
Воображенья.

2.

И что вокруг нас в этой сфере творится
Не знают студенты, не знают и прочие...
И ты не грузинская, нет не грузинская вовсе царица
Пред князем из Азии сложила с себя царские полномочия.
Какие принцы добивались руки твоей, какие Солоны,
Подробностям этим газеты отдавали целые полосы.
Ты смело вошла в этот мир, словно в вязкий замес из глины-соломы,
Платком простолюдинки строго повязав роскошные ,нежные волосы.
Чуть свет забрезжит, ты уже на ногах; умывалась росою,
Слушая стоны земли и вздохи кузнечиков.
Как ласточка-щебетунья лепившая гнездо, трудилась на совесть,
Не забывая кормить и кормить своих славных прожорливых птенчиков,
Тревогами всех континентов себя опоясав,
Под сердцем носила печаль и носила идиллию.
Скажи мне, пожалуйста, когда успевала ты – и петь, и плясать,
и смеяться,
И постигать по крупицам священную дивную Библию?

3.

На пути то знойно, то морозно,
Греет душу музыка огня.
Ты сказала: "Ухожу я к звёздам...
И прости, пожалуйста, меня!
Ложное всё наше в бездну канет,
Выйдет в завтра обновлённой Русь.
Если только мир добрее станет,
Я к тебе из космоса, вернусь.
И ни крылья – Вечность за плечами,
Бесконечность вижу я во мгле.
Ни чего тебе не запрещаю,
Запрещаю плакать обо мне
И грустить безумными ночами
Под луной, среди бескрайних нив".
И. ушла, небесными очами
На прощанье землю опалив.

СЕЗОН НЕМЫСЛИМЫХ ДОЖДЕЙ

***
Нахожусь в невесомости я,
В бесконечном магнитном пространстве.
Всё кружу по земле. И земля
Открывается в древнем убранстве.
Вот она, прикаспийская степь!
Вот они, половецкие дети!
Здесь гудит, будто яростный вепрь,
Дикий ветер туманных столетий.

***
Играет в нас то гром, то Амадей,
Срываемся — на фальцет, на тенор.
Отпущено ещё нам столько дней,
Чтоб мы тряслись, коль жадные до денег.
Пройдёт сезон немыслимых дождей,
Наполнятся дубовые кадушки.
Отпущено ещё нам столько дней,
Так будем же щедры, великодушны.

***
Когда ещё не давит груз,
Не поминаем Бога всуе,
Нерасторжимой жизни пульс
Ритмичен и непредсказуем.
Когда безоблачно-светло,
И тень светла ещё косая,
И даль, как ласточка, крылом
Летит, едва земли касаясь, —
От столкновений не свернуть
С потоком граций днём и ночью,
И веришь ты: перевернуть
Способен шар земной воочью.
И под воздействием тех чар
Другим подобное пророчим.
Переворачиваем шар
И видим смену дня и ночи.

***
На рубеже всё тех же трёх морей,
Отдавшись этим рубежам всецело,
И снова я копаюсь в янтаре,
Как та пчела. Пчела — иное дело.
И небеса горящие молю,
Блуждая в этом свете, словно атом.
И скупщиком янтарным становлюсь,
Не брезгующим антиквариатом.
И принимаю космоса дары,
И разговорам звёзд горячих внемлю,
И уношусь в далёкие миры,
И возвращаюсь сказочно на землю.

***
Печальным криком оглашает стерх
Степь обезлюдевшую, где лежат курганы.
Гиены морды поднимают вверх,
Как археологи на правом берегу Кубани,
Чтоб посмотреть: опасности ли нет? —
А заодно и просто оглядеться;
Испачканные чем-то. Тёмный след
Всё тянется откуда-то из детства.
О степь моя родная, овдовей.
Быть может, для тебя и будет лучше.
Не ветер ли повеял суховей?!
Не мчится ли непрошеный лазутчик?!
От искушенья можно мёртвым пасть,
Да, можно пасть — оправданная плата,
Копаясь в этих внутренностях. Страсть,
Когда о что-то стукнется лопата.
Быть может, это был последний штык,
Копания гиенового радий.
О степь моя! — издав звериный рык,
Я заглушу его чего-то ради.
Когда в руках блеснёт иная сталь
Иль примитивной обработки кремний,
Заплакать можно и захохотать,
Копаясь в этих внутренностях древних.
Всего поведать не могу сполна,
А если бы поведал — было б глупо.
Но вижу я гиену, как она
Подъемлет морду над кровавым трупом.
Печальным криком оглашает стерх
Степь обезлюдевшую, где лежат курганы,
Распрямив спины, поднимают вверх
Себя искатели на правом берегу Кубани.

***
Дожди, туманы ходят этой твердью.
Напитана земля водой, как ночь.
Так отекают ноги перед смертью,
Когда ничем уже нельзя помочь.
Готовьтесь к неизбежному заранее,
Освободите душу от обид.
Во всю щеку болезненный румянец
У обречённой осени горит.

***
Вода и земля уже сданы в аренду,
Село совершило крутой поворот.
Бывало, приедешь в родную деревню —
И оторопь как-то невольно берёт.
Что было — то было, ещё аж при деде,
Когда каждый день был грядущему брат.
Теперь — не бывало, в деревню приедешь —
Ничто не берёт, уже нечему брать.
Беспечен воробушек только порхатый.
Копаются в листьях опавших ежи.
Кудыкина степь допотопная.
Ах, ты! —
Куда ни взгляну, допотопная жизнь.

СКВОЗЬ ТУМАН МЕРЦАЮТ ВИТРАЖИ

***
Синий цвет идёт от витража.
Тишина над миром. Благость божья.
Я схожу с седьмого этажа,
С высоты до самого подножья.
"Деревце, а сколько ж тебе лет,
Пепел рассыпающая пальчиками?"
Я вдыхаю запах сигарет
Женщин недозрелых и печальных.
На ступени, точно на меха...
Соловьем распахнутой гармони.».
Мне в лицо струю пускают: "Ха" –
Бони эМы, Мони-Мони-Мони,
Одуревшие от иных свобод, От гражданских браков и от ЗАГСа.
Я поднял один упавший плод,
Он червивым в мире оказался,
И плывут в тумане типажи,
И кричат, на каждом классный вензель
Сквозь туман мерцают витражи
Во 2-ом Гончаровском проезде.

***
Платье вечернее от Версаче.
Декольте, как взведённый курок.
"Пламя сердечное возжечь иначе
Надо бы,"— подсказывает Эрот.
Вечером с женщиной идём в "Аппарте",
Театр – для обездоленных и для сирот.
"Пламя сердечное возжечь иначе
Надо бы," -- подсказывает Эрот,
Может быть симфонического оркестра легендой?
Может быть бокалом вина?
Музыкой, под управлением Валерия Гергиева
Или Поля Мориа?

***
Масленица и гололёд.
Что же вы, мэр!
Вскинула руку над головой
Ванесса Мэй.
От Поднебесной сверкающий ряд
Длинных теней.
Губы Ванессы рябиной горят -
Молодо ей,
И. покорило столицу дитя,
На свой манер.
Вы б угостили блинами ея,
Слышите, мэр?
А на Васильевском спуске бомонд,
Ветер с полей.
Вскинула скрипку над головой
Ванесса Мэй.

***
Я выслушал грома сплошную тираду
и был я не глух, но, конечно, был нем.
Свод неба атланты во всю подпирают
и эти деревья, знакомые всем.
Атланты-деревья на месте веками,
спокойно взирают на весь наш содом.
И как бы там молнии все ни сверкали,
в конце-то-концов успокоится гром.

***
Ты напишешь потом обо всём этом очерк,
изыскав время, будто третьей больницы сестра.
Ты хотела чтоб друг твой
был внимательным очень
и цветы твоих комнат
поливал по утрам.
Чтобы родственным душам в нём было роскошно,
чтобы солнечно было, в минуту, вдвоём.
Поливал чтоб не только бы дождь за окошком,
ты хотела –
то было желанье твоё.
Где-то в знойных
и шумных кварталах Бейрута,
где в цене, и в почёте
живые цветы.
Ты хотела чтоб друг твой
был ведущим хирургом
и чтоб главной сестрой у него была ты.

***
Завьётся во поле дымок.
Оставит след в степи копыто.
Я снова делаю рывок,
Я снова делаю попытку.
На берег тот, через паром,
Я ухожу в такие дали
Каких вы в жизни не видали,
Переступив через порог,
Скрипит надтреснуто обоз.
На Млечный Путь лёг русский иней,
Лишь только здесь самим-coбoй
Я становлюсь, напившись сини.

***
Пусть говорят. Да в чём твоя вина
Среди разноголосицы, стенаний?
О девочка, да ты уже пьяна,
О милая, да ты ещё желанней.
И ветерок шелковый веет с плеч.
И небо ближе к ночи посинело.
Одна. И потому ты ищешь встреч --
Истосковалось в ожиданье тело.
II ты целуешь первая, шутя,
Ещё вчера стыдливая невеста.
О милое прелестное дитя,
Так будь во всём божественно-прелестна.

***
Не пепел, хотя зажжена сигарета
И ты получил этот день, как паёк.
Стряхнём – не ленитесь – уныние это
И белый пока ещё снег воспоём,
Который ещё под защитой ЮНЕСКО,
Что хочешь лепи из него аспирант.
Единственно что ещё с вами умеем –
Нетронутый снег молодой воспевать,-
Умеем по-царски, умеем по-горски,
Умения всех нас связал телемост„
Ах, снег этот белый, с хрустящим морозцем,
Его не бывает у нас перебор,
По всем этим балкам терновым, по холмам,
Голодных где кормят ветра на убой,
По этой дороге, по глинистым склонам,
Где в мир открывается вид голубой.
Развалины где вековые, как в стари,
Да чудища сов и семейства синиц.
Где только деревья и травы остались,
Не в силах земле, давшей жизнь, изменить.
Где чаянья наши у берега бьются,
Следы на равнине оставил вандал,
Дымки кое-где на заснеженном вьются,
Да НИВА проносится, дымом обдав.
"Неужто у вас, арендатор ОКИ нет,
Не трогает вас чистоты череда?"
А кто-то меня по дороге окликнет,
Как лунь, засмеётся:
"Ну, что – не узнал?"

***
Играет в нас то гром, то Амадей,
Срываемся – на фальцет, на тенор.
Отпущено ещё нам столько дней,
Чтоб мы тряслись, коль жадные до денег,
Пройдёт сезон немыслимых дождей,
Наполнятся дубовые кадушки.
Отпущено ещё нам столько дней,
Так будем же щедры, великодушны.

***
Кто не знает её – тот обманщик и плут,
Тот наслушался "радио Еревана"
Эту странную женщину просто зовут,
Как и в молодости, -- Валериана.
Говорят, что пасла Берендея стада,
Что безоблачным было и сказочным детство.
Говорят, что когда-то была молода,
Что разбил кто-то ей в дни цветения сердце,
Когда южных ветров поднималась волна,
Когда хвори лечить все стремились на Капри.
И по капле себя собирала она
Чтобы людям отдать бесподобные капли.
Для разбитых сердец Мариэт и Люси,
Обращайтесь за помощью - это реально.
Есть лекарство целебное от любви –
Капли ВАЛЕРИАНЫ.
Я сегодня один. Вы сегодня одни,
Так давайте встречаться прелестная кроха»
Когда любишь зачем эти капли?! О них
Вспоминаем, когда нам становится плохо.

***
Все признавались в любви ей, великой,
Не выпуская из рук своих плеть;
Сватались многие к женщине дикой,
Женщину эту зовут ещё – Степь,
Наши признанья не очень нужны ей,
Всех принимает, не скажет: "Уйди!"
Так и осталась она незамужней,
Как амазонка, без правой груди.









     
      Rambler's Top100

Hosted by uCoz