Любовь ШЕЙКО

Красноярск

МОЛОДЁЖЬ ШЕСТИДЕСЯТЫХ

     Летом 1960 года я была зачислена на филологический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова, и начались незабываемо счастливые студенческие времена в Москве в 1960-1965 годах. Какими мы были в те годы хрущёвской оттепели?
     Если условно разделить воспоминания на главы, то, наверное, можно было бы распределить их так: учёба в университете и жизнь в общежитии; события московской жизни; Москва театральная и музыкальная. Но в памяти сердца всё перемешано: какие главы? Каждый курс памятен по-своему. Полистаю страницы памяти…
     Итак, общежитие на Стромынке, огромные комнаты на шесть человек. С нами, четырьмя смешными девчонками с косичками и бантиками, две миниатюрные девушки из Вьетнама: Нгуен Туй Кам и Нго Тхи Ханг - наши милые Камушка и Ханушка. Как часто впоследствии, когда во Вьетнаме шла война, я думала о них, обо всех симпатичных вьетнамцах, которые первые три месяца ничего не понимали на лекциях и огорчённо вздыхали: "Утка с громом",- то есть опять ничего не поняли.
     В соседней комнате жили два студента из Ирака, два из Китая и два русских парня. Невозможно забыть заливистый хохот сестры-хозяйки, которая держала всех в страхе из-за чистоты в комнатах. Она вышла из соседней комнаты и хохотала так, что мы не могли не подбежать к ней. "Ой, девочки, не могу! В комнате один китаец читает книгу за столом. Я придирчиво всё осмотрела, спрашиваю: "Клопы есть?" А он мне: "Нет, все ушли в университет"". С тех пор я начала записывать все весёлые истории и студенческий юмор.
     Невозможно забыть и первый снег во дворе общежития. Что делали ребята из Вьетнама и Индии, которые увидели снег впервые в жизни! Они валялись в снегу, обсыпались, бросали снежки за шиворот друг другу. Нанесли полную комнату снега и растерянно смотрели, как у них на глазах белый снег превращался в грязную лужицу.
     Новый 1961 год мы встречали на Лобном месте, на Красной площади, напротив курантов. И всё ещё не верили своему счастью, что мы учимся в Москве.
     Начало 60-х - это начало освоения космоса. Об этом я рассказывала в альманахе "Новый Енисейский литератор" № 4 за 2009 год.
     Это и события на Кубе. Свободная Куба, национальный герой Фидель Кастро, горячо любимый нашим народом. И вдруг Плая-Хирон - залив Свиней, который бомбили американцы. Нашему возмущению нет границ! Мы не учимся: с утра идём к посольству США выражать своё негодование. Потом отправляемся в тихий переулок, к посольству Кубы. Мы пускаем списки: кто пойдёт защищать свободу Кубы? Дружно записываемся всем курсом. Это искренне: да, мы готовы защищать свободу дружественной Кубы, мы пойдём добровольцами!
     Помню низкое хмурое небо, когда война так и висела в воздухе… К счастью, всё закончилось благополучно.
     На втором курсе мы такие же весёлые и энергичные, влюблённые в свой факультет и своих профессоров. Какие преподаватели меня учили! Я ведь застала их всех! Наверное, мне не хватит целой жизни, чтобы отдать всё то, что я получила в юности, что дала мне моя Москва.
     На втором курсе начались спецкурсы и спецсеминары. Раздумий не было: я иду на спецкурсы С. М. Бонди о творчестве Пушкина и Р. М. Самарина о творчестве Шекспира. А спецсеминар выбираю по древнерусской литературе у академика Н. К. Гудзия. Милый мой старенький академик! Не знаю, есть ли сейчас такие люди, такие энциклопедисты, каким был Николай Каллиникович Гудзий! Ему было далеко за семьдесят. Ходить в здание МГУ он не мог. Мы, небольшая группа студентов, ходили к нему домой, в его старинную квартиру на улице Грановского. Огромные комнаты, и всюду книги, книги, да ещё картины. Нет, не репродукции, а оригинальные полотна Коровина, Рериха, Нестерова. "У меня дома борьба книг и картин",- часто говорил нам академик Гудзий. В кабинете - старинная мебель чёрной кожи: огромный диван, два больших кресла у стола, а над столом дивная картина - женский портрет неизвестного художника школы Венецианова. Я всегда старалась занять кресло слева от стола, чтобы хорошо видеть и картину, и доброе лицо любимого Учителя. Для этого я всегда приходила на семинар первой и бодро усаживалась в "своё" кресло. "Ах ты, моя коза, опять ты самая первая",- ласково говорил он мне. Каким же терпеливым был он со мной, наивной и глупенькой, которая однажды робко спросила его, знал ли он Грановского. Старый учитель не рассердился и не рассмеялся. Он погладил меня по голове и ласково сказал: "Деточка моя, Грановский умер, когда меня ещё на свете не было". А после завершения курсовой работы Учитель произвёл меня в "лейтенанты".
     Со второго по пятый курсы мы жили в общежитии на Ленинских горах. Как интересно начался третий курс! Нас поселили в огромную комнату на втором этаже, где мы жили с моими постоянными соседками Валей Мартыновой и Линой Шибановой (летом 2010 года будет пятьдесят лет нашей дружбы).
     Двоюродный брат, первоклассник Вася, был разочарован: "Живёшь в высотном здании на втором этаже! Ты хоть никому об этом не рассказывай!" А нам нравилась большая комната, где было так весело и интересно. Особенно памятен День студентов в ноябре 1962 года, когда девушка из Индии Лакшми нарядила всех в красивые сари, и мы все, человек тринадцать, были "индианками". Через некоторое время Галя Поспелова на спор отправилась в сари в Большой театр, а я была их "переводчицей". В антракте в музее Большого театра, подойдя к бюсту А. С. Пушкина, Галя сказала: "Лакшми, Пушкин". И вокруг радостно заохали и заахали: "Девушки из Индии знают нашего Пушкина. Ах, какие красивые молодые индианки!" Наверное, только в девятнадцать лет можно быть такими отважными. Сумасшедшее время - юность!
     На старших курсах жизнь била ключом: мы умудрялись за год побывать в театрах более пятидесяти раз, столько же на концертах, встречах, в музеях, при этом мы ещё очень хорошо учились. Наверное, в сутках было больше двадцати четырёх часов…
     Прекрасно работали наши клубы МГУ и студенческий театр с Ией Саввиной и Марком Розовским. На сценах клубов выступали лучшие артисты Москвы. А. Н. Пахмутова, молодые тогда поэты А. Вознесенский, Е Евтушенко, Р. Рождественский. Б. Ахмадулина. На одной такой встрече после прекрасного выступления Льва Свердлина вдруг объявили: "У нас в гостях герой Сталинграда Яков Павлов". На сцену под гром аплодисментов вышел невысокий рыжеватый человек и скромно сказал: "Что вы мне так хлопаете? Я же не артист, я солдат". И зал встал в едином порыве. Он был для нас героем священной битвы, а мы были дети войны, воспитанные на глубоком уважении к своим героям.
     Нередко на тех же сценах проводились вечера и капустники, подготовленные своими силами. Тогда неизменными ведущими были первая красавица курса Лия Нестерская и весёлый негр из Сомали. Нас восхищал его юмор.
     "Я получил необыкновенный подарок от учительницы. Она записала мои ошибки в русском языке. Читать?"
     "Читай",- радостно откликнулся зал.
     "Ну, вот несколько примеров. Я дал в деканат телеграмму: "Поздравляю с Первомаем всю молодёжь университета и всё старьё". Я сказал другу: "Занятия по баскетболу два раза в неделю: во вторницу и в пятник". Я спросил у учительницы: "Буква "О" с хвостом или без хвоста?" Однажды я привёл пример на уроке: "В комнате было тёмное дело, и студент зажёг свет"".
     На каждой неделе мы по нескольку раз ходили в театры Москвы. Не столь важно, что билеты были входные, и сидели мы часто на ступеньках, зато смотрели все лучшие спектакли. Однажды в Большом театре на балете "Бахчисарайский фонтан", куда я ходила с подругой из Индии Лакшми, мы встретили мою учительницу балета из города детства Днепропетровска. Ей было приятно познакомиться с Лакшми, а Лакшми ей сказала: "Люба очень любит балет". И хрупкая бывшая балерина, глядя на меня, крупную и пышнотелую, серьёзно сказала с искорками в глазах: "Конечно, она ведь сама чуть не стала балериной". Но оперу я любила больше, чем балет. По многу раз слушала оперы, если пела Г. П. Вишневская. Я была на всех концертах Г. Вишневской и М. Ростроповича, где бы они ни проходили. Незабываемое впечатление произвела опера "Травиата", где Галина Вишневская пела партию Виолетты, а партию Альфреда исполнял божественный С. Я. Лемешев. Это был его прощальный спектакль. Однажды С. Я. Лемешев давал концерт в студенческом клубе. Когда он уходил из университета, мы, студенты, чтобы ещё раз увидеть его, стояли на каждой ступеньке лестницы, и до самого выхода он шёл по живому коридору, провожавшему его бурными аплодисментами.
     На старших курсах появилось ещё одно новшество, захватывающее душу: поездки на родину знаменитых писателей. Только теперь, по прошествии стольких лет, я могу оценить то безграничное счастье, которое обрушилось на меня, когда я была в Ясной Поляне у Толстого, в Спасском-Лутовиново у Тургенева, в Михайловском и Болдино у Пушкина, в Острогожке и Воронеже у Кольцова и Никитина. Глядя на старенькие чёрно-белые фотографии, я вспоминаю простую могилу великого Толстого, покрытую красными листьями клёнов; парк и Бежин луг в Спасском; лунную ночь в Святогорском монастыре, когда, стоя в свете полной луны у могилы Пушкина, каждый читал любимое стихотворение поэта; аллею А. П. Керн в Михайловском и дивную дорогу в Тригорское... Венцом наших поездок было пятидневное путешествие по гоголевским местам Киев - Нежин - Миргород - Большие Сорочинцы. И чёрная украинская ночь на хуторе близ Диканьки, когда мы ночевали вокруг огромного костра, а аспирант Володя Катаев (ныне профессор В. Б. Катаев - завкафедрой литературы филфака МГУ) в тусклом свете костра страшным голосом читал нам всю ночь "Страшную месть". Да, великое это было счастье - ходить там, где ходили корифеи русской литературы, прикоснуться к их жизни, постоять у их могил.
      И всё-таки самым большим своим взлётом в конце пятого курса я считаю выступление на открытии памятника М. Ю. Лермонтову в Москве. В конце мая я одной из первых защитила диплом, а до госэкзаменов оставалось ещё более трёх недель. Вдруг однажды профессор В. И. Кулешов говорит мне: "Иди в библиотеку. Напиши красивую речь о М. Ю. Лермонтове, отнеси в отдел культуры. Если твоя речь понравится, будешь выступать на открытии памятника". Я очень испугалась, но послушно отправилась в читальный зал, и вскоре речь была готова. Через несколько дней меня вызвали в горком партии. В назначенное время я подошла к дежурному, но меня не пустили. Я попросила позвонить по указанному телефону. Хорошо, что все телефоны на одной линии. Оказывается, вместо горкома я прорывалась в ЦК. Бегом перебежала в другое здание, и вот я в огромном кабинете, где уже сидят - я не могла поверить своим глазам - М. И. Царёв, И. Л. Андроников, Роберт Рождественский. Совершенно испуганная и красная, я пролепетала: "Извините, нечаянно опоздала, ломилась не в то здание". Все весело засмеялись, а И. Л. Андроников встал мне навстречу. Я ему: "Ой, это вы?" А он мне: "А это вы?" Так судьба послала мне ещё одного великолепного человека. Оказывается, в отдел культуры поступило пять или шесть выступлений. Тогда шёл нелепый спор "физиков" и "лириков". Многие хотели, чтобы о М. Ю. Лермонтове говорила студентка технического вуза, но И. Л. Андроников сразу сказал: "Лучше филолога о Лермонтове не скажет никто". И, прочитав мою речь, твёрдо решил: "Выступать будет она". Поэтому наше знакомство началось такими возгласами. Произнося его имя и отчество, я всегда запиналась и вздыхала: "Ираклий Луар-сабович",- потом извинялась. А он, подбадривая меня, вдруг говорит: "Ну, вы хоть и вздыхаете, но произносите правильно, а недавно на встрече с читателями одна библиотекарь представила меня: "У нас в гостях писатель Ираклий Луарсаботажевич Андроников". И, глядя на Царёва, произнёс: "Михаил Иванович - какое замечательное отчество, как бы мне хотелось его украсть".
     Наконец наступил тот самый памятный день в моей жизни - 4 июня 1965 года. С самого утра меня готовили к выступлению: одевали, придирчиво слушали, делали модную причёску, но, как назло, причёска не удавалась, и я чуть не опоздала на митинг. Женщина из отдела культуры встретила меня грозно: "Правительство приехало, а тебя нет!" Испуганная, я подбежала к Андроникову, и он, как всегда, успокоил: "Не расстраивайтесь, Рождественский ещё не приехал".
     После открытия памятника Л. И. Брежнев сказал, пожимая мне руку: "Вы с Ираклием так дополнили друг друга". Незабываемое время, автографы М. И. Царева, И. Л. Андроникова. Рождественский написал два слова: "Любе - Роберт". "Извини,- сказал он,- паста кончилась". Насмешливые подружки поддразнивали потом: "Любе - Роберт", "Любе - Роберт".
     Митинг передавали на всю страну. Сколько знакомых слышали меня! А папа сказал по телефону: "Ну хоть соври, что это была ты". Зачем врать? Это была я. Теперь я всегда говорю: "Это мой памятник". В журнале "Советский Союз" № 5 за 1965 год напечатана фотография, где я стою между Л. И. Брежневым и И. Л. Андрониковым (я с модной причёской), а С. В. Михалков смотрит на меня. Всех потрясла надпись под фотографией: "На торжестве присутствовали руководители Коммунистической партии и Советского правительства".
     Вот так запечатлён МГУ в моём сердце. Вот такие великие люди учили, развивали, воспитывали, формировали меня как личность, на всю жизнь обогатили меня огромным филологическим багажом, который я стараюсь передать всем поколениям моих учеников. Бывая на Новодевичьем кладбище, я кладу мои любимые ромашки на могилу Н. К. Гудзия, который похоронен рядом с известным актёром Евгением Урбанским. До чего же хорош бюст Николая Каллиниковича! Он такой же умный, добрый, улыбающийся, каким был в жизни. А потом еду к Красным Воротам и раскладываю ромашки у подножия памятника М. Ю. Лермонтову, "моего" памятника.
     Всё дальше отодвигают быстрокрылые года мою студенческую юность. Но она была, она есть, она вечно со мной!

Об авторе:

     Любовь Семёновна ШЕЙКО - отличник народного просвещения СССР и РСФСР. Родилась в Челябинске, росла на Украине, в Днепропетровске. В Красноярск приехала в 1967 году, после окончания филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. До настоящего времени работает в гимназии № 2 (бывшей школе № 33) учителем английского языка. В 1974 году получила второе высшее образование в Московском институте иностранных языков им. Мориса Тореза. Лауреат конкурса Аиды Фёдоровой "Москва в сердце моём" в номинации "Воспоминания". Печаталась в газетах "Красноярский рабочий", "Сегодняшняя газета", "Наш Красноярский край сегодня", "Литературный Красноярск", "Красноярская газета", "Новый Енисей".